Тайный брак - [25]

XI

Смерть князя Потемкина мало-помалу забывалась, как все забывается на свете, и придворная жизнь вошла в прежнюю колею беспрерывно следовавших одно за другим празднеств по случаю радостных событий в царской семье, утомительных торжественных приемов и проводов высоких иноземных гостей, тайных интриг и подкопов друг против друга, ссор и примирений, ненависти, зависти и злорадства.

Среди этого водоворота кишащих страстей одна только Людмила была спокойна, ни к чему не стремясь и ничего не желая из того, чего добивались другие.

Если бы государыня так заметно не отличала ее, ее даже полюбили бы во дворце — так была она бесцветна и безвредна, но до сих пор Людмила не сделала ничего такого, чтобы лишиться расположения государыни, и одного этого было достаточно, чтобы к ней питали зависть и недоверие. Сплетни, изобретаемые досужими умами относительно нее, отличались такой нелепостью, что не могли долго удерживаться на поверхности грязного омута светского общества; тем не менее каждая из этих небылиц доводилась до сведения императрицы в надежде подорвать ее веру в добродетель и чистоту помыслов девицы Дымовой. Однако все старания оставались тщетны. Правда, императрице прискучило отгадывать причину странной сдержанности Людмилы, и, убедившись, что причиной ее равнодушия к ухаживателям и к удовольствиям, свойственным всем девушкам ее лет, является не любовь к Потемкину, а нечто иное, она перестала интересоваться ею, как прежде, но тем не менее ее симпатия к этой странной девушке, ухитрявшейся жить одиноко среди шумного и блестящего общества, не охладевала, и время от времени она все-таки пыталась стучаться в это запертое для всех сердце в надежде узнать его тайну.

Участие и расположение императрицы к Людмиле особенно усилилось, когда она узнала о смерти старой княгини Майдановой. По поводу этой смерти при дворе вспоминали про давно прошедшие времена и про людей, которых покойница лично знала и про которых рассказывала крайне интересные подробности. Слушая все это, императрица думала о Людмиле и о том, как должна она, бедняжка, страдать. Ее положение в семье было известно государыне, она знала, как нежно любила свою правнучку покойница и как заботилась о ее воспитании. Своей прабабке Людмила была обязана и стойкостью характера, и правилами чести, которыми отличалась от большинства своих сверстниц в высшем обществе. Можно себе представить, как тяжело было старухе умирать, оставляя любимицу непристроенной!

Когда после похорон Людмила по приказанию императрицы явилась во дворец, государыня была поражена ее бледностью и глубокой скорбью, выражавшейся в ее глазах.

— Тебе теперь никто не мешает переехать к нам, — сказала она ей, внимательно выслушав умилительное повествование о последних часах скончавшейся и выразив в задушевных словах участие, которое она принимала в осиротевшей девушке.

— Как будет угодно вашему величеству, боюсь только нагнать скуку на мою государыню, — ответила с печальной улыбкой Людмила.

— Ничего, мы постараемся развлечь тебя. Я завалю тебя делом. Мне именно такая помощница, как ты, и нужна.

Людмила молча взяла милостиво протянутую ей руку и почтительно прижалась к ней сухими и горячими губами.

— Но прежде чем приниматься за работу, тебе надо полечиться. Кстати, сейчас должен прийти Роджерсон, я прикажу ему заняться тобой. Хочу, чтобы ты скорее поправилась, — заявила императрица.

Расспросив и осмотрев свою новую пациентку, доктор Роджерсон не нашел никакого повреждения в ее организме.

— Нервы ее расстроены от постоянной тяжелой думы и от бессонницы, — сказал он.

— У нее бессонница?

— Давно. Она сказала мне, что вот уже четвертый год спит не больше трех-четырех часов в сутки. Это слишком мало.

— Разумеется, мало! Но что же мешает ей спать? Что тревожит ее? — спросила императрица.

— Я - не духовник, ваше величество, и требовать откровенности от пациентов не вправе, — ответил доктор.

— Но вы, может быть, догадываетесь, в чем дело?

— Я вижу по всем признакам, что эта девица находится под гнетом какой-то постоянной заботы.

— И я тоже давно вижу это! — воскликнула государыня. — С тех пор, как наш покойный князь вздумал волочиться за нею.

И она напомнила своему собеседнику историю, занимавшую весь город и двор три года тому назад.

До нее тогда со всех сторон доходили самые нелепые и смешные сплетни; ее хотели уверить, что светлейший хочет жениться, последовать примеру Орлова и Мамонова! Но она слишком хорошо знала Потемкина, чтобы поверить этому, и, кроме смеха, эти сплетни ничего не возбуждали в ней. И светлейший тоже хохотал, когда она намекала ему на его новую пассию и на безумные надежды ее близких. О, вся эта история доставила им много веселых минут! Но Людмилу ей было жаль. Эта девушка уже тогда казалась ей наивным и чистым ребенком, которого самым бессовестным образом приносят в жертву честолюбию семьи. Какой несчастной и беспомощной представлялась она императрице в тисках опутывавшей ее темной интриги! Панова — дурная женщина, да и брат ее не лучше. Мать — совсем дура, а отец так поглощен службой, что ему не до того, чтобы замечать то, что происходит у него в доме. Одна только и была у Людмилы нравственная поддержка — прабабка, и той она лишилась.