Тайный брак - [24]

Ее родителей это и тревожило, и раздражало. Но прошло то время, когда можно было распоряжаться ее судьбой, не принимая в соображение ее воли; ее положение в доме изменилось. Свершилось это само собою: отчасти потому, что у Людмилы явилась могущественная поддержка в лице государыни, от которой в качестве фрейлины она зависела столько же, сколько от родителей, а также, может быть, потому, что при известных воспоминаниях сенатора Дымова мучила совесть, к он в глубине души считал себя виноватым перед своей младшей дочерью. На сетования жены, с ужасом повторявшей, что Людмила рискует остаться старой девой, он с досадой пожимал плечами и либо поспешно уходил, либо заговаривал о другом, и Дарье Сергеевне ничего больше не оставалось, как жаловаться сыну.

Увы, авторитет последнего в семье потерпел полнейшее крушение после неудавшейся интриги, так что ждать от него поддержки нельзя было. Слишком многого ждал он от осуществления задуманного с сестрой плана, чтобы переносить с достоинством и терпением последствия неудачи. Его характер изменился, способность ладить с людьми и применяться к обстоятельствам притупилась. На письменные жалобы матери, обвинявшей мужа в усиливавшейся со дня на день скупости, недоверии и брюзгливости, а Людмилу — в том, что она своим странным поведением отваживает от сеея всех женихов, слушает и советуется с одной только выживающей из ума прабабкой и не выказывает ни малейшей склонности извлекать какую бы то ни было выгоду для себя и для своих родных из фавора, которым удостаивает ее императрица, — Лев Алексеевич отвечал в письмах жалобами на притеснения начальства, недоброжелательность товарищей и на всевозможные напасти от судьбы и от людей. Даже прежнее счастье в игре покинуло его: он не может дотронуться до карты, чтобы не проиграть. Все ему изменяет, ни в ком и ни в чем не находит он поддержки и клянет жизнь и судьбу.

Какая разница была между этими письмами и теми, что получила старая княгиня из Испании и которые она читала и перечитывала со своей любимицей в комнате на антресолях!

Листки синеватой золотообрезной бумаги, тесно исписанные четким, твердым почерком, таким же ясным и твердым, как и сердце, диктовавшее начертанные на них слова, дышали такой любовью и верой в судьбу, что не могли не действовать ободряющим образом на ту, к которой они были обращены. Душевное состояние Людмилы во все время продолжительного искуса, который она испытывала в положении замужней девицы, может служить вернейшим отражением духовного настроения того, которого она считала своим супругом, если не перед людьми, то перед Богом. Из этих писем она знала всю его жизнь, день за днем и так подробно, что уже одно это может служить доказательством их взаимного уважения, доверия и любви. По их собственному сознанию, эта переписка сблизила их крепче и лучше, чем сблизила бы их совместная жизнь. На этих пожелтевших от времени листках, исписанных двумя различными почерками, видны одни и те же мысли и чувства, испытанные одновременно и выраженные почти теми же словами, невзирая на расстояние и на различие в характере и обстановке пишущих.

Для любителей психологических курьезов интересно проследить постепенность этого духовного слияния между сильным волей, опытом и умом молодым человеком и наивной, невинной девушкой, знающей из жизни только то, что он ей открывал с осторожностью и заботливой постепенностью нежного жениха и с авторитетностью мужа. Часто просит он ее поступать так или иначе, но еще чаще требует повиновения без объяснения причин. И как радостно она повинуется! Чем труднее его требования, тем отраднее ей исполнять их. Сомневаться в справедливости и целесообразности его желаний так же невозможно, как усомниться в том, что солнце светит днем, а не ночью. Он делится с нею планами относительно их будущей жизни, которой бесконтрольно распоряжается, с авторитетностью будущего хозяина и заботливого отца семейства. Для любимой девушки он, не задумываясь, готов пожертвовать жизнью, но честь ему дороже жизни, и он откладывает с месяца на месяц, с года на год свидание с нею из опасения навлечь на себя нарекание в низком расчете.

«Богу известны все мои помыслы и чувства. Он знает, что побудило меня связать твою судьбу с моей тайным браком, но твои родители могут упрекнуть меня в том, что я искал не одной твоей любви, а также приданого и протекции. Я им докажу, что они ошибаются, и возьму тебя к себе тогда только, когда буду в состоянии заявить им, что, кроме их благословения, нам ничего от них не надо», — говорит Рощин в одном из своих писем.

В другом мы находим его строгое запрещение отваживаться на какие бы то ни было попытки узнать прежде времени, как отнесутся ее отец, мать и императрица к их тайне.

Эту тяжелую и опасную задачу он брал на себя, а Людмилу умолял только ждать и верить, что мысль о ней постоянно живет в его сердце. Нелегко ему в разлуке с нею, но на положение своих дел он не считал себя вправе жаловаться. За эти три года, благодаря крупному жалованью и наградам, ему удалось очистить от долга маленькое родовое именьице и начать ремонт дома, в который они поедут тотчас по возвращении его в Петербург. И снова напоминает он Людмиле, что в ее любви все его счастье, и умоляет не забывать, что чем тяжелее им теперь, тем легче будет позже. На ее просьбу употребить на внутреннюю отделку их дома бриллиантовое колье, подаренное ей прабабкой, он отвечает категорическим отказом. Это — фамильная драгоценность, располагать которой они не имеют права: колье должно оставаться в роду и служить их детям и внукам напоминанием близости их предков к царям.