Тайны Сан-Пауло - [11]

– А вдруг родится мальчик?…

– Мы знаем, что это будет девочка. Ребеночек лежит спокойно… И вот теперь, когда я сижу под арестом, Мария-Элиза плачет – да, плачет – в материнской утробе, еще не появившись на свет!

Он скрестил руки, положил на них, словно на подушку, голову и стал пристально смотреть на тень, заменявшую ему подстилку. В таком положении он неподвижно пролежал несколько часов. В камере царил полумрак, но Марио, хоть и не разглядел как следует, мог поклясться, что Пауло Агрисио плакал.

Медвежатник

Иногда ветераны собирали вокруг себя новичков и обсуждали свои будущие воровские дела. Разговаривали тихими голосами и при этом искоса поглядывали на одного из арестантов: это был «кабан» – доносчик. Заметив, что о чем-то шепчутся, кабан поднимал с полу окурок, который в тюрьме, увы, значительно короче, чем на воле, и направлялся к ним.

– Напо, дай прикурить!..

– Убирайся, иначе размозжу тебе башку!

Кабан, не принимая эти слова за оскорбления, отходил. Разговор замирал. Однако, когда другая группа, в противоположной стороне камеры, начинала говорить вполголоса, он бежал туда, якобы за тем, чтобы рассказать какую-нибудь пошлую историю. И тогда сцена повторялась. Кабан не сердился. «Ссора – оружие глупца», – говорил он в таких случаях.

Кабан был одним из тех, кого полиция всего света подсылает в тюрьмы, чтобы разузнать о преступлениях, замышляемых арестованными. По его доносам многих несчастных уводили ночью на допрос.

Там им приходилось сознаваться во всем, в чем их обвиняли следователи. Не признаются только те, кто умирает во время допроса, или те, кто разбивается, выпрыгивая из окна шестого этажа… Поэтому, как только в камеру попадал новый арестованный, он сразу же узнавал о кабане. Доносчика все сторонились: никто не обращался к нему, никто не касался его лохмотьев – они оскверняют.

Когда кто-нибудь из арестованных из жалости или по неосторожности нарушал заговор молчания, остальные начинали относиться к нему с подозрением. Если беседа С кабаном повторялась, этого оказывалось достаточно, чтобы все сторонились такого человека, как зачумленного. Из предосторожности некоторые из арестованных вообще редко разговаривали с товарищами по несчастью. И не без основания: доносчики не носят ярлыка на лбу… К молчаливым людям относился и Артемизио. В то время как многим удавалось получать контрабандным путем сигареты, кашасу[6] и даже опиум, он старался доставать книги. И какие книги! Вот и теперь все время он проводил за чтением «Марионеток мадам Дьявол». Уже прочитал «Тайное завещание». Его мечтой было купить иллюстрированное собрание «Похождений Рокамболя» в двадцати четырех толстых томах.

Как известно, тот, кто молчит, больше страдает. А насильственно подавляемое желание поделиться своими мыслями и своим горем с себе подобными все растет и растет… И вот однажды ночью, сидя под лампой, ему уже было нечего читать, Артемизио ощутил настоятельную потребность поговорить с кем-нибудь из товарищей.

Неожиданно из глубины камеры вынырнул кабан, уселся рядом на корточки и приоткрыл свой искривленный в насмешливой гримасе рот. Медвежатник, расположенный к откровенности, начал свой рассказ. Это было обычное для тюрьмы излияние души, здесь не было ничего нового – от начала до конца повторение толстого полицейского Дела…

– Я, – неторопливо заговорил Артемизио, – сын ремесленника с улицы Пиратининга. На двери мастерской отца висела пожелтевшая табличка с надписью «Минготе-слесарь». Как сейчас вижу перед глазами этот жалкий, полуразвалившийся дом. Войдя внутрь, вы попадали в небольшое помещение, где двое подмастерьев, зажав брусок металла в тиски, нескончаемо долго опиливали его. Неуклюжий детина, по имени Шимбика, ковал на наковальне детали, контуры которых мой отец грубо рисовал своим плоским плотничьим карандашом на клочках оберточной бумаги. Мастерская изготовляла главным образом железные ключи, иногда большого размера, весом в сто граммов и даже больше. Однако эти ключи, несмотря на свою величину, не служили надежной защитой ни для богатых домов, ни для больших магазинов. Тогда еще не появились эти плоские маленькие ключики к американским замкам… Вы их знаете. Вы ведь не будете утверждать, что не знаете… Стояли в мастерской и точильные камни, на которых оттачивали ножи и ножницы. И, наконец, там чинили несгораемые шкафы с секретными замками, принадлежащие банкам и крупным коммерческим фирмам.

Мой отец был единственным слесарем в городе, которому доверяли выполнять такие сложные заказы. Не думайте, что их было мало – ведь и сейфы изнашиваются. Но в последнее время старик стал плохо слышать и часто звал меня на помощь, когда нужно было прослушивать замки.

Отец ходил без пиджака – как в мастерской, так и в пивных, где бывал не реже, чем на работе. Обычно он стоял в дверях мастерской, и держась за подтяжки, то натягивал их, то ослаблял. При этом он чуть ли не каждую минуту звал меня. Если я сразу не появлялся, его лицо наливалось кровью, он начинал размахивать руками и выкрикивать проклятия по моему адресу.

Семья наша жила в глубине двора. Моя мать, слыша крики отца, прибегала к одному и тому же приему: делая вид, что идет в овощную лавку, она проходила мимо отцами спрашивала: