Тайны Сан-Пауло - [9]

– Идемте со мной!

– Куда?

– В «Эспланаду»,[5] куда же еще!

Это была полицейская машина. В ней уже находилось много задержанных бродяг всякого рода. Появление Марио было встречено приветственными возгласами и взрывом хохота. Буйствовавший, в дым пьяный нищий проявил к вновь прибывшему такое расположение, что Марио пришлось угостить его несколькими оплеухами.

Огромная черная машина, набитая шумливыми босяками, сделала еще несколько кругов по улицам квартала, вылавливая подозрительных, и наконец подкатила к зданию полиции. У входа, при свете стосвечовой лампы агенты рассказывали друг другу сальные анекдоты. Арестованных встретили грубой бранью и подзатыльниками.

На этот раз Домингос даже не счел нужным представить задержанных начальству. Понукая бродяг тумаками, надзиратель спустил их в подвал и, словно баранов, загнал в камеру, где было уже немало арестантов. Многие спали, кое-кто соскребал с себя черными от грязи ногтями растревоженных насекомых. Появление новой группы арестованных было встречено враждебно: старые обитатели камеры разразились бранью, насмешками и оскорблениями. С трудом продвигаясь в темноте, где всюду были враги, вновь прибывшие старались кое-как устроиться на грязном полу; никто из них не знал, сколько дней придется здесь провести.

Местное начальство не подвергает таких арестованных Допросам, тюремный надзиратель не требует с них мзды, а защитники не просят для них снисхождения. Однако в редких случаях они все же предстают перед судом. Правосудие интересуется ими, если они профессиональные нищие или воры. Тогда их, как преступников, переводят в тюрьму предварительного заключения, где они и находятся до вынесения приговора. Те же несчастные, преступление которых состоит только в бродяжничестве, остаются гнить забытыми в этой наполненной смрадом нечистот яме. Поэтому честные парни, оказавшись в такой обстановке, стараются «получить повышение»: входят сюда бродягами, а выходят ворами.

Тюремная камера при полиции для некоторых, однако, служила убежищем. Голодные имели возможность, получая консервную банку фасоли, питаться два раза в день. Сибариты в первый день, правда, отказывались от завтрака и обеда, но зато на следующий, не в силах бороться c голодом, старательно вылизывали жестянку до дна. Безработные, которые неделями не имели пристанища – им негде было примоститься, подложив под голову хотя бы булыжник, и они сонные бродили по улицам, – попав наконец в полицейский участок, засыпали мертвецким сном, храпя и свистя на все лады.

Так же было и с Марио, бывшим буфетчиком кафе. Задержанный ночью вместе с дюжиной других бродяг, он лег в углу камеры и уснул. Утром тюремщик, открыв железную дверь, выплеснул внутрь несколько ведер ледяной воды. Раздались бешеные крики, но надзирателя они только забавляли.

Марио проснулся испуганный. Его пронизывал холод, с лохмотьев стекала вода. Вокруг него в таком же отчаянии, прижавшись к мокрым стенам и ежась от холода, стояли арестанты с взлохмаченными грязными волосами, в их глазах отражалось страдание.

Немного спустя принесли жестяной бачок из-под керосина с какой-то темной бурдой, выдаваемой за кофе, и большой пакет черствых хлебных корок – ими снабжала тюрьму ближайшая пекарня. Следует сказать, что со временем арестованные привыкали к такой жизни.

За долгие дни своего пребывания в камере Марио познакомился со всеми ее обитателями, кроме тех, кто прятался по темным углам, их не было видно, оттуда слышались только вздохи. У одних были имена, у других – клички, самые неожиданные. Он услышал немало печальных рассказов арестантов о своей жизни, после чего решил про себя, что не так страшен черт, как его малюют.

Арестованные спали на мокром и скользком от грязи цементном полу. Соседями Марио оказались два вора, ожидавшие перевода в тюрьму предварительного заключения. Сосед справа, называвший себя итальянцем «из самого Рима», был человек средних лет, весельчак, обжора и скандалист. Услаждая свое тщеславие, он любил называть себя Наполеоном. Однако все звали его Напо, всего лишь Напо, – такова уж человеческая натура. Он хвастался тем, что не желает работать на богатых и предпочитает вести свой излюбленный образ жизни: есть, пить и бродяжничать, а время от времени влюбляться. «Не так уж плохо, черт возьми!» – приговаривал он. Напо иногда даже любил пофилософствовать. «В тот день, когда будет разграблен весь мир, – разглагольствовал он, – установится новое справедливое распределение богатства». В нескончаемые часы ожидания он развлекал приятелей анекдотами…

Как-то раз Напо проник в дом, обитатели которого, по его расчетам, должны были в это время находиться на кухне. Переходя из комнаты в комнату, он правой рукой открывал и закрывал шкафы, извлекал оттуда костюмы и платья и перекидывал все это на левую руку. Нагрузившись, он собирался дать тягу, но, спускаясь по лестнице, столкнулся нос к носу с хозяином дома, здоровенным детиной с толстущей палкой в руке, У Напо душа ушла в пятки, и он уже подумывал бросить награбленную одежду на пол и плача просить прошения либо бежать без оглядки… Но хозяин, улыбнувшись, поздоровался с ним и промолвил: