Тайна сейфа - [5]

Вслед за тем моя мамаша и некий молодой врач (фамилия его отмечена уголовной хроникой того времени), после шестимесячного заключения, окончили жизнь на-сильствеиным образом, согласно законам конституционного королевства, в шесть часов утра во дворе тюрьмы, в присутствии иностранных корреспондентов и особо почет-ыых гостей. Разумеется, и врач не был моим отцом. Разбираясь в моей родословной, я склоняюсь к тому мнению, что моим отцом, руководствуясь сопоставлением сроков и местопребыванием моей матери, мог быть:

Христофор Двали — грек, владелец кафе «Олимп» в Салониках.

Константин Мухин — штаб-ротмистр пограничной охраны на русско-румынской границе, или Гвидо-Гаэтано-Фа-цио Каландра — клерк итальянской экспортной конторы в Галаце. Из перечисленных трех особ я лично склоняюсь к признанию моим отцом более родовитого (насколько мне известно, дворянина) Константина Мухина — русского штаб-ротмистра.

Впрочем, особого значения это не имеет, так как ни одного из кандидатов в мои отцы я не видел. Что же касается матери, то ее эксцентрическая кончина произошла через год и три месяца после моего рождения.

Таким образом, покончив с моей подлинной генеалогией, я перехожу к моему менее скромному послужному списку и мифической галерее предков, которым я сделал честь своими разнообразными титулами и именами.

Правительство моего отечества не было склонно выпускать из своих рук хотя бы наследственные пошлины, относившиеся к капиталу бразильского гражданина Пабло да Коста, неудачно сочетавшегося браком с подданной румынского королевства. Поэтому в год и три месяца от роду я сделался наследником значительного состояния. Насколько мне известно, правительство Бразилии тоже не совсем равнодушно отнеслось к наследству Пабло да Коста и, легко обнаружив не вполне лояльное отношение покойного к мероприятиям в области правового порядка и собственности, конфисковало в пользу казны все, что Пабло да Коста имел неосторожность оставить в Бразилии. Мои же опекуны — родственники мамаши — к моему совершеннолетию оставили мне сумму, которая хватила с излишком на оплату билета от Бухареста до Парижа, но с минимальными удобствами в пути. Буду краток. Великолепные чемоданы и фамилия да Коста дали мне возможность три недели прожить в хорошем отеле. Ко времени расплаты по счетам я переселился па другой берег Сены, где в одном небольшом кафе, благодаря своей заметной наружности, получил месть в румынском оркестре. Хотя я не играл ни на одном инструменте, но занимал довольно выигрышное место на эстраде. Красный фрак музыканта подчеркивал мою счастливую наружность и превосходно развитую мускулатуру. Мне помогли женщины. В первые пять лет моей несложной деятельности я изучил четыре языка и растратил до полумиллиона франков, которые принадлежали преимущественно женщинам. Особенно благотворное влияние на меня оказала жена русского фабриканта Наяда Сучкова. Ей было немного больше тридцати восьми лет, она получила хорошее воспитание и образование и даже издавала в России декадентский журнал. По ее просьбе я тщательно проштудировал «Портрет Дориана Грея», и это дало мне возможность приобрести репутацию светского эстета, великолепно владеющего диалогом. Дважды я приезжал в Россию, где, к сожалению, недостаточно глубоко использовал представившиеся возможности. В те времена я не обращал должного внимания на мистицизм, спиритизм и науки четвертого измерения. Такая эрудиция при моей счастливой внешности дала бы мне возможность приблизиться к придворным сферам. Пока же мне пришлось довольствоваться успехом в литературно-купеческих салонах и жить в пределах тех тридцати тысяч рублей в год, которыми меня субсидировала мадам Сучкова. Однако, я имел будущее. Муж мадам Сучковой неуклонно шел к белой горячке и, действительно, к концу второго года эпопеи с Наядой Сучковой умер, проглотив на пари золотую спичечницу. К сожалению, я был молод и был жестоко введен в заблуждение. Мадам Наяда Сучкова, как оказывается, не вполне урегулировала вопросы, касающиеся завещания, и была ограничена суммой в шестнадцать тысяч в год. Мы расстались с некоторыми неприятными реалистическими подробностями, о которых не стоит вспоминать. В то время я носил скромный титул графа Пьетро да Коста.

СЛУЧАЙ С КОПТСКОЙ ГРАММАТИКОЙ

Русские — занимательный народ. У меня до сих пор в памяти некоторые своеобразные чудаки, которых я встречал по четвергам в особняке мадам Сучковой на Новинском бульваре. Это был очень приятный дом — помесь английского коттеджа и русского купеческого особняка с концертным залом и экзотическими гостиными, которые могли вместить больше двухсот человек. Впрочем, на четвергах у моей покровительницы бывало не более двух-трех десятков людей, из которых каждый представлял собой интересный объект, по крайней мере, для наблюдений психиатра. Один декадент, все занятие которого заключалось в составлении эротических стихов, употреблял в пищу преимущественно певчих птиц. Другой был мистик и отделал свой дом наподобие средневековой монастырской капеллы, причем его любовницы с большой точностью копировали костюмы персонажей Гольбейна. Третий культивировал кактусы. Все они предпочитали искусственный красный электрический свет солнечному освещению, употребляли косметические средства и пропагандировали противоестественную любовь. В этом приюте чудаков и психопатов я однажды встретил человека, который, не обменявшись со мной приветствиями, спросил меня: