Тайна сейфа - [4]

— Я брат второго круга. Мое слово обязывает.

— Зачем я вам нужен?

— Нам всегда нужны такие люди.

Несколько секунд я оттягиваю мой ответ, но трудно изобрести что-нибудь другое, кроме согласия.

— Хорошо. Идите впереди меня.

Он встает; я иду на два шага позади, стараясь спрятать в рукаве пальто дуло. Мы выходим из кафе. Никто не обращает на нас внимания. В десяти шагах за углом закрытый автомобиль. Шофер открывает дверцу. Мой спутник садится, я сажусь рядом и мы едем с быстротой, несколько превосходящей дозволенную правилами езды по городу.

КОНСПИРАЦИЯ ПЛЮС РОМАНТИКА

Если бы я был юношей, я бы представил себя героем романа Дюма. Вся полагающаяся в романах таинственность, весь сложный романтический ритуал выполнен в точности, с соблюдением подробностей. Поездка с завязанными глазами. Ночь, даже дождливая ночь с порывами ветра. Шум листьев в темноте. Молчание, мрак и двухчасовой автомобильный пробег. Надо сказать, что устарелую карету романов Дюма с успехом заменил крытый «Делоне Бель-виль». Однако по шороху шин я чувствовал, как мы меняли асфальт улиц на мелкие булыжники шоссе и, наконец, на гравий аллеи. Стоило мне пошевелиться, и я ясно чувствовал у правого виска неприятный холод стального дула. Надо сказать, что я давно уже утратил относительно выгодную позицию, которую я завоевал в кафе. Мои руки были туго спутаны проволокой и каждое движение сопровождалось весьма ощутительной болью. Описав дюжину петель и спиралей, автомобиль стал. Меня провели, поддерживая под руки, не менее ста шагов, затем я услышал голос: «Лестница». Тридцать одна ступенька, неприятная сырость и запах цветов Как в оранжерее. Затем повязку сняли.

По-видимому, я находился в склепе. Над серым гранитом саркофага спускалось знамя — белый орел на черном поле. Гигантские лилии и хризантемы образовывали два цветочных холма по обе стороны могильной плиты. По ту сторону камня как бы занавес — черный бархат, серебряные орлы. Легкое колебание драпировок. По-видимому, там люди. Сухой, резкий голос:

— Сударь. Два месяца вы находитесь под ударом. Мы знаем и видим вас каждую секунду.

Молчание…

Человек, которому нечего терять, ответил:

— Сударь. Пользуюсь старым афоризмом: «Что делаешь — делай скорее».

— Мы позвали вас не для того, чтобы слушать богохульные шутки. Мы держим в руках вашу жизнь.

— По-видимому, она вам зачем-нибудь нужна, если вы утруждаете себя разговором со мной. Я знаю, с кем говорю, и вы знаете, с кем говорите. К делу.

За бархатной драпировкой молчали. Наконец, я услышал другой, низкий и более тихий голос.

— Слушайте. У нас есть сотни и тысячи людей, которые отдали нам свою жизнь и оружие. Однако, мы покупаем вас. Если вы выполните свой долг, мы примем меры к тому, чтобы вы остались безнаказанны. Вы трижды шпион и изменник. Это ваша профессия. Но если вы измените нам — вы погибли. Убийство такого человека — благое дело. Каждый из четырех тысяч братьев третьего круга сочтет за счастье покончить с вами. Вы будете повиноваться?

— Я думаю… Мне ничего не остается делать.

— Вы обладаете всеми данными для того, чтобы выполнить поручение. Вы смелы, наглы и находчивы — вам нечего терять. Если вам нужны деньги, вы их получите. Дальше. Когда вы уйдете отсюда, вы можете располагать собой, как вам угодно. Вы даже можете покинуть нашу страну и жить где вам угодно до той минуты, когда получите приказ. Мы найдем вас.

Пока он говорил, я привык к полумраку и еще раз внимательно осмотрел склеп. На саркофаге под серебряным распятием я прочитал имя человека, который убил президента — лидера либеральной партии, — До той минуты, когда вы получите приказ… Приказ будет заключаться в следующем:…

То, что я услышал, я запишу только тогда, когда буду считать себя в безопасности, и в том случае, если останусь в живых.

У «белого орла», как полагается, крепкие когти и клюв.

Отель «Бристоль». Олафу Г анзену.

Мой Генрих! Разве вы не устали?.. Вам больше сорока лет, я видела вас вчера в опере. Через месяц, Генрих, я буду свободна. Я сумею вам дать все, о чем вы мечтали в жизни, и то, о чем вы не мечтали. Я дам вам самое большое человеческое счастье. Вы должны ждать меня в Швейцарии в Монтре, в отеле «Шильон».

Письмо без подписи. Я разобрал герб. Княжеская корона. Герб князей Радомирских. Это не шутка. Я еду в Мон-тре. Там меня найдут. Эта и те.

Казимир Стржигоцкий.

Теперь это мое имя. На доске, где отмечают гостей отеля «Шильон», оно написано на моей визитной карточке. Я не знаю, что мне делать вне сезона в этом пустынном курорте у голубого озера. Запах огромных пространств пресной воды льется в мое окно. От вынужденного безделья мной овладела мечтательность, склонность к воспоминаниям. Я буду писать мемуары.

КРАТКАЯ РОДОСЛОВНАЯ

Мне сорок шесть лет. Пятнадцать минут ежедневной работы для здоровья сохранили мне гибкость, физическую силу, зоркий глаз и превосходный слух. Если меня спросить о моем настоящем имени и мосте рождения, я с некоторым трудом могу припомнить свою мать — румынку из Бухареста, казненную в 1878 году за мужеубийство. Разумеется, жертва моей матери не была моим отцом хотя бы потому, что он женился на моей матери семидесяти шести лет от роду. Этот богатый бразилец плохо соображал, насколько в Бухаресте певица из варьете приспособлена к семейной жизни, и бедняга-бразилец платил звонкой монетой. Монета попала в руки моей мамаши, а бразилец, спустя три недели после несколько скоропостижной смерти, был извлечен из склепа ради праздного любопытства судебных властей Бухареста.