Тайна озера Золотого. Книга 2 - [47]

Мать Елена едва дождалась, когда повестка из военкомата пришла. Отправила служить и начала ждать. А когда пошел третий год службы, сама девку ему стала подыскивать. Все хотела ровню найти. Чтоб и лицом, и телом, и чтоб Виктор сердцем ее принял. Сколь деревень объехала, и все никак, а нечаянно на соседскую Настюху Плаксину глянула и ахнула — выросла пигалица, да в такую красавицу превратилась, что сама Елена тайком, как дочь, ее полюбила.

Обрадовалась Елена и давай к девке приставать ненавязчиво. Попросит подсобить в хозяйстве, потом на чай оставит и все про Виктора своего ей рассказывает да карточки подкладывает, мол, смотри, дева, какой герой скоро придет из армии. Девку-то вроде настроила, теперь сына надо было подготовить. И подготовила. Чуть не в первый же день после его возвращения привела в дом Настюху. Привела, показала, и все. С первого взгляда, кажется, и влюбился изголодавшийся мужик. Влюбился и… Не дала мать парню вволю нагуляться, сама же их свела да поженила. Виктор и опомниться не успел, как стал семейным.

Месяц с Настей прожили, а в конце июля Виктора отправили в Усть-Манью. Надо было отремонтировать местную контору, вернее, пристрой к ней изладить. Руки у Виктора были на месте, вот его и взяли в бригаду плотников.

Поселок был небольшой. Население — рыбаки да охотники. Там-то он и встретил необыкновенную вогулку. Женщина лет тридцати была удивительно красивой.

Виктор впервые увидел, как бесконечно черные, точно два уголька, глаза могут сыпать искрами. Глаза вогулки были удлиненными и по-восточному чуть раскосыми. Виктор замирал, когда женщина неожиданно поворачивалась, резко вскидывала голову, и — взлетали ресницы, распахивались глаза, и в него летел сноп искр!..

От таких взглядов Виктора каждый раз кидало в пот, а глаза резало, точно в них сыпанули песком.

Темное заостренное лицо женщины было необыкновенно живым. Вот только что оно было властным, ироничным и удивительно мудрым и вот уже стало мягким, по-детски беспомощным и стыдливым.

Вогулка мыла полы в местной конторе. Ее движения были быстрыми и ловкими. Уже на второй день парень не выдержал и попытался приударить за очаровательной вогулкой. Однако, как он к ней ни подкатывал, женщина была точно изо льда. Она даже перестала смотреть в его сторону. С Виктором такое случалось впервые. Так и не дождавшись взаимности, он пошел напролом. Подкараулив женщину в темных сенях, попытался обнять ее… Но едва к ней прикоснулся, едва его губы обхватили губы дикарки, как сзади кто-то нанес ему такой страшный удар, что он рухнул на пол, потеряв сознание.

Когда очнулся, не сразу понял, где он и что с ним… Вспомнив, потрогал голову — все нормально, ни раны, ни шишки, ни болевых ощущений. Хотя он точно помнил, что кто-то его сильно долбанул прямо здесь, в сенях, сзади. Виктор внимательно осмотрелся. Пространство было довольно-таки тесным, где двое-то едва-едва разойдутся, а как же тогда третий?!.. Но кто-то же напал на него! Не вогулка же!

Все бы ничего, но вот с того раза и заболела, заныла спина Виктора. Ударили по голове, а заболела спина! А через месяц так прихватило, что пришлось к бабке Дуне на прием идти.

Виктор все же разлил остатки водки, а пустую бутылку отнес под навес сарая. Вернулся, поднял свою стопку и потянулся с ней к Егору. Чокнулись. Выпили. Кхекнули оба враз, хрустнули малосолом.

— Сколь дней, а вернее, ночей таких прошло, не помню, — после длинной паузы продолжил Виктор, — только каждый раз было по-новому и раз от раза слаще… Я перестал чувствовать себя, собственный вес, размеры, не чувствовал земли, и вообще, жил ли?! Все происходило в какой-то невесомости, будто во сне. Между тем выпал первый снег. Растаял. Снова выпал.

И вот в очередной раз я проснулся и понял, что все — нет больше у меня сил. И представляешь, выхожу я из чума — ни старика Хозымова, ни Евдокии, словно их и не было. Вместо них снова Кузьма Анямов появился. Хихикает, глаза щурит. Собирайся, говорит, все, вылечился ты, парень, пора домой ехать. Я его спрашивать про старика да про бабу, а он все посмеивается да рожу морщит. Сначала говорил: забудь, мол, все, забудь, ничего и никого не было, ни старика, ни бабы. А потом и огорошил: ровнехонько, говорит, в мае у тебя еще один сын родится. Как, говорю, сын, да к тому же — еще? У меня вообще детей нет! А он щурится: первый, говорит, родится в апреле у Насти, а второй у Евдокии.

Виктор встал, прошел в один угол двора, что-то там поправил, вернулся, постоял, глядя куда-то в себя, потом сходил зачем-то в огород, там постоял, вернулся. Егор молчал. Он боялся пошевелиться, спугнуть откровения друга.

— Напоил меня Кузьма снова чем-то терпким и на нарту, — продолжил почти равнодушно Виктор. — Привез на озеро в ту же самую избушку. И опять ни дорогу я не запомнил, ни примет. Где был? Сколько? У кого?! — Виктор замолчал. Тяжело сел на свою чурку, с явным сожалением обвел взглядом пустой «стол», отщипнул крошку хлеба и забросил в рот.

— Ну а дальше?! — не выдержал Егор.

— А что дальше? Пришел домой, Настюха на шее повисла. Радуется, аж повизгивает от счастья. Уткнулась в ухо и шепчет, что тяжелой стала… Вот тут-то меня словно обухом… Стою, что твой столб, глазами моргаю, а в голове слова Кузьмы, мол, в апреле у Насти сын родится, а в мае у Евдокии… — Он надолго замолчал.