Тайна озера Золотого. Книга 1 - [20]

И странное дело, Полинке стало вовсе не страшно. Она разглядывала эту сумасшедшую, жалкую и несчастную старуху и вдруг сама, того не ожидая, тихо произнесла: «Унна! Унна!», кивая при этом головой.

– Унна! – добавила гортанно старуха и повернулась. Она удалялась, шла обратно, вжикая грязным снегом и хлопая подолом.

Теперь Полинка с жалостью смотрела вслед уходящей старухе. Смотрела на ее мокрые, красные пятки, на колышущееся, как на коле рубище, на ее лысую белую голову, на длинные, корявые пальцы, сцепленные в замок на затылке, на плоский, полотняный мешок на веревке через плечо. Полинка даже забыла, с чем приходила сюда эта бедная Анна-Унна.

Хлопнула дверь в избе. Во двор выскочила Дарья.

– Поля!? Полинка!? Ты где!? – громко позвала взволнованная мать.

– Здесь мама, – отозвалась дочь, морщась от холодной мокроты в трусиках и чулочках.

– Беги, золотко, догони Анну-Унну, положи ей в мешок вот это, – Дарья торопливо совала в руки дочери что-то теплое, завернутое в тряпицу, – беги, милая, да скажи ей спасибо, хотя… ладно беги…

С этого дня Прокопию стало лучше. А с осени он опять промышлял в тайге.

И никто так и не понял, а больше всего сама Полинка, что же произошло тогда с Анной-Унной.

Вот так это и было в тот первый раз. Полинка поднялась, вышла за ворота и пошла вниз по улице, поклониться Анне-Унне.

Отворив тяжелые, скрипучие ворота, девушка вошла на конный двор и огляделась. Все было по-прежнему. Везде, куда ни глянь, громоздились высоченные кучи снега. К конюшне вела укатанная санями, утрамбованная копытами и обильно удобренная лошадиными катышами с добрый кулак дорожка.

Длинная, низкая конюшня, с маленькими, в серебристом куржаке оконцами занимала почти половину двора. В самом дальнем углу посреди заваленного снегом санно-тележного хлама, словно стыдясь своего убожества, присела маленькая избушка. Прогнившая крыша сильно прогнулась и напоминала седло. Маленькое окошко из-за нехватки стекла было наполовину заколочено доской. Дверь в сенцы висела на одной петле. И вообще весь ее вид говорил о том, что избушка доживает последние дни. Если не сегодня, то завтра она развалится, умрет вслед за хозяйкой.

Здесь прожила весь свой век Анна-Унна. Здесь и померла.

Ноги Полинку плохо слушались. Зайдя в почти завалившиеся сенцы, она задержалась. Перевела дыхание, взялась за ручку двери и потянула на себя. Чистый, морозный воздух с примесью ядреного конского навоза и прелого сена резко сменился на приторный, островатый запах пихты, плавленного воска, мышей и еще чего-то сладкого и вязкого. Переступив порог и закрыв за собой дверь, Полинка ослепла. Она стояла, не шевелясь. Ей видны были только едва заметные желтые огонечки свечей. После яркого дневного света свечи в этом мраке еле мерцали. Пообвыкнув, Полинка огляделась.

Прямо посередине на столе лежала покойная. Она лежала ровно, плоско. Ее голова почти что упиралась в одну стену избушки, а ноги в другую. На глазах мутно желтели пятикопеечные монеты. Справа у оконца на длинной лавке сидели две сгорбленные старушки в черном. Они сидели тихо, молча, как тени. Время от времени одна из «теней» вставала и поправляла свечки.

Полинка осторожно опустилась на край лавки.

– Ты, девонька, платок-то накинь, у покойницы сидишь, – тихим шепотом донеслось от старушек.

Окончательно пообвыкнув к полумраку, Полинке стало хорошо видно лицо Анны-Унны. И странное дело, чем дольше она смотрела на нее, тем больше ей казалось, что это вовсе не та страшная старуха, точнее не совсем как бы та. Сейчас Полинка видела несколько другое лицо. Ей показалось, что в профиле старухи есть что-то правильное и… даже красивое. Высокий лоб, аккуратный нос, упрямый, волевой подбородок. Полинка где-то в книжках или в кинофильмах уже видела подобные лица. Она даже попробовала представить, какой была Анна-Унна в молодости. И выходило, что если бы не этот впалый безгубый рот, чрезмерная худоба и грубо остриженные волосы, то Анна-Унна была бы вполне приятной, даже красивой… И вдруг она вспомнила свой детский полет, цветы, красивую женщину вот с таким же… высоким лбом, аккуратным, правильным носом!..

Посидев так несколько минут, ошалевшая Полинка решила уходить и уже привстала, как свечка, что стояла в руках покойницы, защелкала, огонек заметался, точно от сквозняка и, выпустив беленький хвостик, погас. Поднялась одна из старушек, вытащила из пальцев Анны-Унны коротенькую, потухшую свечку и, взяв новую, потянулась к изголовью, чтобы зажечь ее от горевших. В этот момент так получилось, что сложенные руки у покойной распались, одна из них сползла вниз и повисла, бледно светясь в полумраке. Успокоившаяся было Полинка вздрогнула. Она смотрела на длинные, с толстыми суставами пальцы, которые были так сложены, что прямым был только указательный палец, а остальные чуть согнуты. Через секунду у Полинки побежали по спине мурашки. Ей стало казаться, что этот палец на что-то показывает.

Но главное вспомнилось, что такое уже было.

Не успела она как следует вспомнить, как старушка разожгла новую свечку и опять сложила руки покойной. Но как только она села на лавку, рука снова сползла вниз, показывая пальцем на угол.