Тайна и ложь - [8]

Прошло уже больше двадцати лет как он покинул родину, но это не значило, что из-за давности он помнил все смутно. Он помнил деревянные рейки на двери комнаты дедушки, несмотря на летнюю жару опущенные шторы из нанизанных бусин, сквозь которые раздавался отхаркивающий кашель; он помнил, как шмыгала носом широкая в кости немая кухарка, целый день выслушивая ругань жены дяди; помнил широкий двор перед домом, настолько опрятно прибранный, что когда он возвращался из школы, то чувствовал спокойствие и достоинство, исходящие от дома; помнил белые лодыжки, вокруг которых закрутился подол юбки Мёнсон, в одиночестве танцующей перед зеркалом в задней комнате, — воспоминания о доме старшего брата отца связаны с давним временем, но до сих пор иногда в ветреный день на рассвете они приходили к нему в виде правдоподобных снов. Однако мысль о том, что дом с черепичной крышей, огражденный длинным каменным забором, из-за которого виднелись цветки вишни, абрикоса и персика, находится именно в К., была совсем далеко от него.

На самом деле, большую часть своего детства он провел не у дяди, а в отцовском в доме. И родным он считал не дядин, а скорей шумный отцовский дом. Там перед конторой тарахтел грузовик, на площадке были сложены доски и арматура, высились кучи песка и гравия, а в день выдачи денег рабочие с чеками в руках собирались и разводили костер, неприлично бранясь в ожидании своей очереди. Если где-то в глубине души есть родина, и ты осознаешь, что хочешь побывать там только в качестве туриста, то это отцовский дом. Отец выбрал под него просторное место. Для создания строительной фирмы нужны были и контора, и склад для материалов, но прежде всего на этой земле он собирался построить еще два дома для семей сыновей, которые через много лет будут приезжать на родину к старому отцу. Вопреки его планам, этот дом был разделен между разными людьми и продан кредиторам в тот год, когда Ёнчжуну исполнилось шестнадцать лет. Покидая К., Ёнчжун ни разу не оглянулся, и он не помнил, бывал ли там после этого. Иногда, очень редко, проезжая родной поселок как турист, он хотел лишь узнать, можно ли стать сильным, проявляя равнодушие к своим корням.

Они увидели цветущую вишню у входа в тоннель, через который дорога вела в город. Цветы были не только на деревьях — на дороге, на крышах повозок, на машинах, на одежде и обуви людей. Где-то они собирались вместе, где-то разлетались, какие-то из них были растоптаны, какие-то попадали в чашечки с сочжу[8].

— Господин режиссер, давайте выпьем по чашечке и дальше поедем. Ведь до кинофестиваля еще три дня.

Банана начала ныть, и помощник режиссера, будто поддерживая ее, уменьшил скорость. Они остановились на стоянке, вышли из машины и, следуя за облаком цветов, встали перед вереницей крытых торговых повозок, которым не было видно конца.

— Вот, оказывается, что называют любованием цветами, — рассмеялся помощник, широко открыв рот. Освободившись от руля, он потягивался, разминая тело, и смотрел снизу вверх на деревья, которые были готовы согнуться под тяжестью облепивших ветви цветов.

— Вы слышали, что в Японии с наступлением весны начинают прогнозировать время цветения сакуры?

Банана подняла горсть опавших белых лепестков и подбросила в воздух.

— Туристы на машинах каждый день переезжают из одного места цветения сакуры в другое, растягиваясь в цепочку. Говорят, ради того, чтобы один сезон вот так прослоняться, они остальные три сезона копят деньги, живя впроголодь.

Они сели под деревом за стол, установленный хозяином повозки, заказали сочжу и закуску. Они пили водку средь бела дня, и вкус ее был превосходным. А вокруг буйствовала весна, волнуя душу, и страшно становилось от мысли, что это очарование может исчезнуть в одно мгновенье. Как только заказали вторую бутылку, хозяин тут же подал две. Напротив, в тени большой вишни, с которой без устали облетали лепестки, мужчина и женщина средних лет в строгих костюмах сидели на циновке и молча наливали друг другу сочжу.

— Вам не кажется, что те люди морально деградировали?

— Не знаю. Почему ты так решила?

— По-моему, у них тайная любовь на склоне лет. Сейчас они пьют сочжу, в которой развели яд.

— Ну, до этого, кажется, дело еще не дошло, но в такой весенний день они и вправду выглядят какими-то отрешенными.

Банана вела разговор с помощником, но вдруг задала вопрос Ёнчжуну:

— Господин режиссер, у вас есть мечта?

Он не ответил и молча поднес чашечку ко рту. Когда она успела опьянеть — непонятно: язык ее немного заплетался.

— А у меня вот есть мечта. Но поскольку я женщина, думаю, вряд ли она сбудется.

— И что же это за мечта? Скажи мне, я весь внимание.

Помощник на самом деле, кажется, заинтересовался.

— Помните «Зимнего путника»? Я бы хотела, как Кан Соку из этого фильма, пуститься в загул, пожить на содержании потрепанной официантки в захудалом винном доме на берегу моря, где слышится только шум прибоя. Представьте: зимой, когда дуют сильные ветры, с полудня хмельная, выходишь на берег моря нетвердой походкой, а вода страшно синяя, и повсюду на крепко сколоченных рыбацких лодках рваные флажки трепыхаются… Так или иначе — все равно от нечего делать пойдешь к другой официантке, еще более ничтожной, и снова утонешь в водке. Хотя бы один раз хочется пожить вот так, отчаянным смельчаком. Иногда и вправду дух захватывает. Ради того, чтобы хотя бы однажды испытать все прелести жизни, можно и три сезона отпахать, не жалея себя.