Тайфун - [99]

— А я вот о чем вас хочу спросить, — вмешалась Ай.

— О чем?

— Люди говорят, что вы коммунист, в бога не верите и хотите уничтожить нашу религию, подорвать в людях веру.

— Подорвать веру, говоришь? Но если так, стал бы я говорить о том, что в нашем приходе нужен священник?

— Но ведь вы не ходите в церковь, не исповедуетесь…

— Мне кажется, что истинная вера глубже показной, чисто внешней… Да, Ай, я не хожу в церковь, не молюсь, не читаю Библию, но, ведь и не делая этого, можно соблюдать заповеди Христовы: любить ближнего, отдавать голодному последний кусок хлеба, не быть жадным, не стремиться к обогащению — разве не так?

— По-вашему выходит, что ходить в церковь и молиться не обязательно?

Тиеп на минуту задумался.

— Это вопрос личной склонности. Можно ходить в церковь, но главное — трудиться честно, любить людей, по-доброму относиться к ним. Я прожил больше тебя, Ай, и в церковь когда-то ходил. И хорошо помню, какая несправедливость царила в ней: передние скамьи отводились европейцам и богатеям-вьетнамцам, и никого не трогало, что на почетных местах сидели эксплуататоры, ростовщики, жулики, те самые, которых Христос изгнал из храма. Это нынче у нас все равны, — просто замечательно и для всех, и для церкви. Да, я не хожу в церковь, но всегда с радостью смотрю на празднично одетых односельчан, направляющихся на богослужение. А в чем ты усматриваешь мое неуважение к религии?

— Мне кажется, что каждый священник для вас враг.

— Нет, это не так. Были и есть священники, которые верой и правдой служат церкви, и в то же время являются истинными патриотами. Возьми хоть отца Тапа. Таких патеров, как отец Тап, народ любит и уважает. А вот отцу Куангу, недавно прибывшему к нам, не нравится все, что делаем мы, коммунисты. Он не хочет, чтобы простой народ выбился из бедности, стал лучше жить, наряднее одеваться, сытнее есть.

— А чем мы можем помочь вам в этом деле?

— Очень многим, Ай! Прежде всего нужно, чтобы в людях появилось сознательное отношение к труду в новых условиях кооперативной собственности. Как это осуществить на практике? Предлагаю создать молодежную бригаду — пусть она возглавит нашу борьбу здесь, на этой земле. Скоро в уездном центре открываются курсы по агротехнике. Тебе, Ай, нужно обязательно поехать на них…

Тиеп увлекся и долго рассказывал о планах перестройки селения Сангоай. Улучив момент, Выонг перевел разговор на другую тему, подмигнув при этом Ай.

— Вот ты говоришь, Тиеп, что мечтаешь всех сделать счастливыми, а сам уже сколько лет живешь бобылем.

Тиеп невесело улыбнулся.

— Если все будут счастливы, то и мне перепадет капелька общего счастья. Может, тогда и я женюсь, а пока подождать, видно, придется.

Ай опять вмешалась.

— А зачем ждать? Семью создать всегда можно, была бы подруга подходящая!

Выонг незаметно толкнул Ай в бок, потому что Тиеп неожиданно опустил голову и погрустнел. Выонг быстро налил чаю и проговорил:

— Попробуй чайку, Тиеп. Хорошо мы сегодня посидели. Не спеть ли нам? Давай ту песню про битву под Дьенбьенфу…

Мужчины запели низкими голосами, и сразу показалось, будто северо-восточный ветер расправил паруса на лодке, что выходит в открытое море. Сияющими глазами Ай смотрела на двух сильных мужчин, один из них был уже опытным закаленным солдатом, а другой — только осваивал науку мужества и борьбы. Она глядела на них и думала о том, как непохожи они внешне и как близки внутренне…

Никто не заметил, как во двор вошла Нян. Она надеялась, что Тиеп уже ушел, но вместо этого увидела поющих военные песни мужчин и младшую сестру, сидевшую с блестящими от счастья глазами. Нян постояла с минуту в тени деревьев и тихо вышла на улицу, ей показалось, что она лишняя в этом доме. И в сердце своем она ощутила смятение и одновременно необъяснимую досаду. Пройдя несколько шагов, Нян остановилась, чтобы еще раз взглянуть на освещенные окна в доме Выонга.

Вдруг из темноты, совсем рядом, послышался хриплый голос:

— Нет, чтобы богу молиться! Жрут, сволочи, рис и песни горланят. Паскудство да и только. И мужики и бабы — все заодно, — это был вдребезги пьяный Сык. — Чтоб их так и разэдак, небось о счастье брешут. Все это вранье — про ихнее счастье!..

Нян стало противно слушать, она повернулась и быстро зашагала к себе, когда до нее долетели слова Тиепа, который вышел на крыльцо и весело сказал:

— Иди сюда, Выонг! Послушай, как господин Сык поет псалмы!..

14

А у Сыка действительно были причины, чтобы ругаться. Мало того, что отец Куанг зверски избил его, он еще прогнал старика со службы. Кюре выместил на нем всю злобу за свою промашку, что вышла у него с этим больным мальчишкой. Теперь Сыку не на что было жить, не на что купить самогону. Он лежал в своей лачуге на грязной, пропотевшей подстилке и чесался, — его заели вши. Сык давно уже ходил в лохмотьях, в которых кишмя кишели эти кровопийцы. Нужно бы выбросить эту рвань — да не во что переодеться. Не голым же по деревне шастать! После долгих раздумий старый пропойца пришел к выводу, что и сам он прожил жизнь, ничем не отличаясь от вши, — хороших людей сторонился, дурным прислуживал, угождал. Единственной радостью его с давних пор стала водка, и ради нее он был готов на любую подлость. Сык вспомнил, с чего началось его падение. Это было давно. Он служил тогда у отца Тхиена, большого сластолюбца. Однажды Сык подметал коридор и увидел, как в покои его господина проскользнула женщина. Не долго думая, он вошел следом за ней и принялся старательно выметать пыль и грязь из всех углов. Поперек комнаты стоял огромный платяной шкаф, а за ним — кровать, на которой Сык увидел женщину. Патер все понял и, отругав Сыка, велел ему немедленно убираться. «Простите, святой отец, я хотел как лучше, чтобы в ваших покоях было чисто». Тхиен сердито ответил: «Любопытство великий порок, но еще больший порок — болтливость, запомни это!» — И он сунул Сыку два донга. В тот же вечер Сык впервые напился и понял, как надо жить. Он превратился в наушника и доносчика, он знал, за кем надо следить и о чем докладывать и как с выгодой продать все увиденное и услышанное. Скоро его стали побаиваться в округе, а ему только это и требовалось. Легкие, не заработанные трудом денежки потекли в его карман, впрочем столь же легко и утекая. Сык пил каждый день. И вот теперь беззаботная жизнь кончилась только потому, что он открыл дверь возмущенным прихожанам и впустил их в церковь, когда отец Куанг не хотел этого. Ну ладно бы просто отругал, а то ведь избил, даже ногами его пинал, на весь свет опозорил. Сык лежал на драной циновке и грязно ругался. Потом с трудом встал и направился к торговке Тап. Ее дома не было, однако Иен с готовностью угостила старика. Но Сыку было мало. Он подошел к девушке поближе и зашептал: