Таун Даун - [69]

Не сразу, но понимаю, что призыв Бабушки ко мне и относится. Обращаю, наконец, внимание на Лаврил. Бедняжка измочалена! Мой фирменный прием – впасть в задумчивость, погрузиться в воды реки Меланхолии и забыть на время, кто там крутится на моем конце. Чтобы вернуться через час, а то и два! У бедняжки между ногами уже не вырезка, а фарш. Хоть сейчас в кожу затягивай и на сковороду, колбасы жарить. Кстати, о жарке! Я хватаю Лаврил за задницу и падаю на пол, и насаживаю сучку по самое не могу, одной рукой хватаю за волосы, другой навинчиваю ее на себя. Ты ведь сама просила, сучка! Сама! Помнишь это?.. Прошу, заключи меня в хмельные объятия, и этой ночью я буду твоей… Ну чего ты пыхтишь… стонешь… кряхтишь… борешься… Ведь немного надлома – это то, в чем ты нуждалась! (последняя фраза – строчка из песни Лаврил Авин). Сама же говорила! Лаврил Авин широко раскрывает глаза. Я раскрываю их еще шире. Велю ей не закрывать свои. Действо близится к кульминации. Из вспыхнувшего торта выскакивает женщина. Она обнажена – и вся в золоте и в перьях… Да это же Делин Сион! От неожиданности кончаю. Целый вагон семени сгружаю в Аврилку. Та только дрожит да в глаза мне смотрит – и я ей, – а в это время на сцене Делин, разгоряченная из-за софитов и открывшейся ей картины садо-мазо Апокалипсиса, затягивает свою строевую песню. Та самая, из «Титаника»! Зал ревет! Кандидат на пост премьер-министра Тюрдо сбрасывает с головы маску оленя карибу и швыряет на сцену, вместе со своими трусиками. Франкоканадцы штурмуют сцену, чтобы прикоснуться к Делин. Она – символ! Даже грузчики торопятся за проститутками, пока те бегут к сцене, парни стараются догонять так, чтобы член из мохнатки не выпал. Люди волнами ринулись на Делин. Обожают ее! Только два человека остаются в зале на своем месте. Это я и Лаврил. Я держу ее за волосы и талию и все еще вожу ей по своему суку. Мы словно уставший механизм – замедляемся, но все еще едем, ведь детали смазаны отлично. Из нее даже на пол пролилось! И она смотрит мне в глаза своими большими глазами раненого олененка… конечно же, карибу!.. и жалобно что-то лепечет на своем ужасном французском языке. Начала учить его месяц назад, чтобы угодить Малышу Дауну. А тот где? А под сценой, валяется вусмерть пьяный. Зачем Дауну алкоголь, от которого тупеешь? Он же и так тупой! На сцене в это время толпа – человек пятьсот, не меньше – хватает Делин. Трогает… щупает. Постепенно певица словно растворяется в прикосновениях. Толпа растерзала ее! Сила любви канадцев к Делин Сион так огромна, что ни канадцы, ни Делин не выдержали ее, говорит в микрофон конферансье Докер. Канадцы плачут. Одни только иммигранты глядят равнодушно… как мертвый карибу!.. Они просто не понимают, о чем говорят местные. Языковой барьер! Но это не все! – объявляет со сцены Докер. У нас есть еще подарок и для вновь прибывших, здоровой части канадского общества, которая своей свежей… свежей… да вылизывай же быстрее, сучка! Аплодисменты. Мы видим, что из сцены вылезает столб. К нему прикована жена Богдана. На лице ее – золотая маска. На груди – табличка: «Она была женой иммигранта и ушла от него после переезда». Теперь ревут и иммигранты. Докер – голый, в золотых сандалиях и с венком на голове – ни дать ни взять амурчик с вершины Монтремблан! – держит в руках пылающий факел. Приглашает Богдана на сцену. Протягивает факел… Мгновение, и сучка вспыхивает. Вопит, умоляет. Плевать. Всем плевать… Я, наконец, стаскиваю с себя Лаврил Авин и, пошатываясь, подхожу к Малышу Дауну. Говорю, что пора ехать. Завтра у меня два заказа, и уже через неделю нас ждет революция. Читай – мое бегство из Канады. Он никуда не поедет, мычит Малыш Даун. Совсем-совсем никуда. Дело в том, что… Тут он вынужден открыть тайну. Он любит мою жену. По-настоящему. Только ее. Остальное все – чушь собачья. Лаврилка эта… Есть только одна женщина на свете, с которой он будет счастлив. По горькой иронии судьбы (засранец научился разговаривать, как актер драматического театра), это жена его лучшего друга. Как всегда, Малыш Даун преувеличивает. Во-первых, никакой он мне не друг. Никто мне вообще не друг здесь! Все мы тут волки клятые… римские последыши галльских пришельцев на ирокезские поля. Во-вторых, прекрасно проживет он и с Лаврил Авин. Баба – миллионерша, ей еще нет и тридцати, и она отлично подмахивает. Я только что проверял. Стало быть, он, Малыш Даун, с ней жить и будет. Она сможет содержать и его и всех друзей… его друзей… Я, разумеется, о себе говорю. Раз так, Лаврил Авин буквально суждена Малышу Дауну. Тем более она его обожает. Готова ради него на все. Даже с друзьями его трахаться! Которые, конечно, вовсе ему не… Повторяюсь. Хватаю Малыша Дауна за плечи и волоку из дома Аврил к грузовику. Спотыкаюсь о тела, скольжу в блевотине… сперме… крови. Гарь от сожженой сучки Богдана забивает ноздри. Бросаю Малыша Дауна на переднее сиденье рядом с собой и вывожу грузовик со двора. Сшибаю качели, конечно же. Малыш Даун, свернувшись в одеяле рядом, похож теперь на обычного себя. Это значит – на обычного младенца полутора лет. Ну с синдромом Дауна. Говорит, не открывая глаз, что он все знает. Тоже мне, удивил, отвечаю. Стараюсь гнать, впереди Канада целая. Фары встречных машин не слепят, а вот тех, что сзади, – отражаются в зеркалах боковых, мучают меня… Сам же просил меня поиметь Лаврилку, говорю. Да при чем здесь сучка эта драная? – отвечает в дреме Малыш Даун. Я знаю, что ты собираешься всех обмануть, – говорит он. Я долго молчу, и он тоже. Иногда машину заносит из-за бокового ветра. Это специальный грузовик… для парусиновых кубов, в которых вещи нуворишей хранятся. Большой парусник! Я знаю, что ты хочешь всех кинуть, украсть деньги и свалить, – говорит Малыш Даун. Бросить нас и исчезнуть, – уточняет он. Ладно тебе, говорю я километров двести спустя. Ну и куда же я собрался, интересуется Малыш Даун. Может, на родину, в Молдавию, которой нет. Или я всерьез верю в то, что мои прошлые фантазии существуют? А может, работу нашел? В офисе? Надеть очки, галстук повязать… Стать героем кинофильмов Дени Аркана… он, кстати, на вечеринке был, жарил какую-то толстожопую итальянку… Стать artiste? Да взгляни же на себя, говорит Малыш Даун. Ты не создан рабом, ты жаждешь свободы. Рамки и правила не для тебя. Да, жизнь без опор – как в казино. Лотерея. Можно выиграть или проиграться. Но ты не знаешь, не ведаешь, что впереди. Безумный слалом, вот что твоя жизнь. И разве не этого ты хотел? – Сам же стремился к этому! А Сэм? Бедный, добрый, порядочный Сэм? Он любит меня, привязан, как ребенок! На кого я оставляю Сэма? И его, Малыша Дауна?.. Или, может, я боюсь, что он, Малыш Даун, сможет в честной конкурентной борьбе увести от меня мою жену… божественную Ирину? Ушам своим не верю! Маленький засранец не стесняется меня совершенно. Всерьез делится со мной планами покорения моей жены. Ну так ведь он с самыми серьезными намерениями! Это оправдывает все! По мнению Малыша Дауна, вы имеете полное право посягать на чужое, если при этом вас переполняет священный трепет. К тому же он ловит меня на «чужом». Сразу видно, что я скот… животное… Рассматриваю женщину как объект, не субъект. Да, и это им нравится, приятель! Но не буду убеждать Малыша Дауна. Ни к чему споры. Обыкновенный влюбленный олух царя небесного! Предлагает мне даже уступить супругу как джентльмену. В обмен на Лаврил Авин! Испытание, скажу я вам, не из простых. Куча денег в этой Авин! Да и девчонка она хорошая… Просто, Малыш Даун, я свои ставки в этом казино уже сделал. И результаты игры мне известны, я даже от стола отошел. Иду себе в пустыню, спотыкаясь о кактусы, да виски из бутылки потягиваю. Дай-ка мне, кстати, хлебнуть. Тебе, кстати, алкоголь во вред, ты и так инвалид… Где, кстати, Сэм? Черный проказник остался на вечеринке, потому что хочет трахнуть и задушить парочку приглашенных девчонок из «Цирка Дю Солей». Что же, парень в своем праве. Опять молчим. Олени молчаливо бросаются от дороги к лесу, завидев наш грузовик-призрак – машину, несущуюся благодаря топливу и ветру, призрачной надежде ускользнуть и вере в судьбу. Так что, спрашивает Малыш Даун. Я принимаю его условия? Он честно предупреждает меня, что будет бороться за руку и сердце моей жены. Порядочно, джентльменскими методами. Мороженым в кафе, что ли, угостит? Малыш Даун не обращает внимания на мою иронию. Несет его, как лыжника по Мон-Тремблан! Он будет отличным мужем… Станет почитать Ирину, словно богиню. И детям моим станет отличным отцом! За такое можно гаденышу и по зубам дать, но я молча держусь за руль. Дело не только в дороге. Какая-то капелька… крупица, крохотная часть правды – есть же в его словах? Плохой я муж, да и отец не очень. Конечно, дети меня любят и жена любит… но что в том моей заслуги? Они просто любят меня… любят просто так. Не лучше ли им будет с состоятельным Малы?.. Вот я уже и сдаться готов! Качаю головой, открываю окно. Нет, Малыш. Не выгорит. Деньги я вам, так и быть, отдам – раз уж ты меня раскусил… – а вот насчет остального… Теперь время для Малыша Дауна задуматься. Спрашивает меня, что я собираюсь делать с Армией Освобождения Квебека? Выступлю в назначенный час, – отвечаю. Из принципа… Но больше я вам ничего не должен. Больше ничего и не просите, – прошу. Малыш Даун хмыкает, берет у меня бутылку, делает пару глоточков. И это вместо молочной смеси! Предлагает мне поменяться. Уж больно вид у меня измотанный. Хреново выгляжу! Раз такое дело, уступаю руль и устраиваюсь в люльке. Пью виски, гляжу на мрачные леса. Выстроились вдоль дороги, как попрошайки. Прошлое Канады просит милостыню у ее настоящего… Где тут будущее, не знает никто, включая наследственного патриция Тюрдо. Олени здесь разговаривают человеческими голосами, а проститутки танцуют, завернувшись в национальные флаги. Славься, Великий Северный Континент, славься, мир животных и духов. Братец-Бобер остался в доме Лаврил Авин, чтобы помянуть растерзанную толпой Делин Сион. На севере страны вспыхивает небо, это очередное северное сияние прилетело к нам облачком из замерзших песен лапландских крестьян. Тру-ла-ла. Или то были Альпы? Мне трудно судить, я лишен музыкального слуха. Надеюсь, Малыш Даун будет внимателен за рулем, потому что младенцы меня в грузовиках еще не катали. Где-то в черном небе над нами кричат чайки. Обычно они спят в это время, но дорога – это всегда пожива. Здесь всегда кто-то переворачивается… сталкиваются машины… есть что поклевать! Трансканадская магистраль! Хребет, вонзенный в мягкую спину страны, позвонки, соединенные съездами и закусочными, заправками и ремонтными мастерскими. Вынь его, и страна затрепещет… задергается… издохнет падалью. Индейцы похоронили свою великую магистраль… путь из Евразии в Патагонию… под сотнями тонн ледников. Краснокожие атланты спрятали от нас свои дороги и пути. Пришлось протягивать новые! Заливать землю битумом… асфальтом… калечить камни и травы, леса и реки. Канаде связали руки и заткнули рот кляпом, словно в дурном порнографическом фильме. Привязали к столбу и изуродовали лицо шрамами. А после – напялили маску! Так и живи, болезная! И она, несчастная индейская скво, потерявшая мужа и всех детей… еще живет… Ходячая дырка для белых членов, призрак самой себя – воспоминание о своем народе, приемник спермы! Ничего не осталось, даже воспоминаний. И только олени бездумно шарахаются от дороги к лесу, а потом от леса к дороге, фары и игру теней принимая за фантастических существ, способных нести урон их животному существованию. Думаю, только олени в Канаде и реальность. Все остальное – морок. Мы злые духи, вызванные шаманами! Нас слышно и иногда даже видно… во время процессий… праздников сбора урожая… все остальное время мы живем в виртуальном мире, воображая себя реальными. Но нас нет. Есть Великая Канада и семь ее великих рек, в которых играет Сестра-Форель и на берегах которых умываются Братцы-Бобры, в небе которой парят, как часовые на страже, Братцы-Ястребы, и в лесах которой Сестра-Лань пасется на опушке, прислушиваясь, не хрустнет ли ветвь под лапой Братца-Медведя. Страна Воды и Огня, Земли и Воздуха. Страна индейцев. А мы – кучка жалких демонов, предоставленных самим себе, заключенных в уродливый сосуд из полупрогнившей бересты. Мы просто болезненные фантазии. Но так получилось, что мы вырвались на свободу и погрузили эту страну в пучину хаоса и паники, ненависти и сумасшествия. С нашими сраными небоскребами и автомобилями в лизинг, ипотеками и электростанциями, битумными месторождениями и трубопроводами, фестивалями франкоязычного юмора и городами, фабриками и… Мы – лишай. Короста из засохших гноя и крови. Настала пора содрать нас. Очистить эту землю от скверны и вернуть ее тем, кто ей владел. А кто это? А мы же. Мы – другие. Настоящие. Братья и сестры… Братец-Мужчина и его Сестрица-Женщина. Понимаю ли я, о чем он? – спрашивает меня Малыш Даун, закуривая очередную сигарету. Я и не знал, что он на табачок присел! Так что? – швыряет Малыш Даун сигарету в окно, – согласен я сослужить последнюю службу ему? Спасти эту землю? Все, что от меня требуется – просто начать… Ради него, Малыша Дауна, ради друзей. Канады ради! Канада, Канада, ты – дом наш, родная земля, мы – дети твои, и мы любим тебя… Канада! Тебя мы навек сохраним. В обиду тебя никому не дадим!