Сплошной ярко-синий фон. Несколько секунд он слепит зрителя, после чего яркость становится все более и более размытой. Мы видим – поначалу скорее намек на это – тоненькую белую трещинку на фоне. Она становится все шире и шире. Потом снова тоненькой. Камера отъезжает, и мы, наконец, видим, что это синее небо, в котором нет ни одного облака. Именно поэтому так хорошо видна паутинка, висящая в небе. Возле паутинки появляется белый росчерк. Это самолет. Камера берет общий план, и мы видим, что самолет садится на полосу Кишиневского аэропорта. О том, что это за аэропорт, мы можем судить по надписи «Кишиневский аэропорт» и молдавской повозке типа «каруца», которая стоит возле ограды аэропорта. Лошадь задумчиво смотрит в землю, не обращая ни малейшего внимания на самолет. Тот, подпрыгнув, приземляется и несется по полосе, постепенно тормозит, и мы слышим аплодисменты. Салон самолета, аплодируют пассажиры. Это наполовину еврейские выходцы из Бессарабии, наполовину – молдаване, которые вышвырнули еврейских выходцев из этой Бессарабии в Израиль в конце 80—х, а сейчас ездят к ним, в Израиль, нелегально работать. В результате этих сложных взаимоотношений лица у всех в салоне, независимо от национальной принадлежности, сконфуженные. Всем довольно неловко, и аплодируют они не только удачной посадке, но и тому, что досадливое соседство закончилось. За окнами мелькает трава у взлетно-посадочных полос, самолет чуть подпрыгивает. Все аплодируют, словно участники советского Съезда 1937 года – решению расстрелять участников Съезда года 1936—го.
Голос говорит:
– Ст Тлвв Кшв свршл псдк врпрт кшн спс зтчтвысн темпрзаборт пл двть спс.
– А? – говорит старенький дедушка, который сидит у окна.
– Самолет Тель-Авив совершил посадку в аэропорту Кишинева, – говорит ему соседка.
– Спасибо что вы с нами, температура за бортом плюс двадцать, спасибо, – говорит она.
– Экая ты… внимательная, – говорит дедушка.
– И молоденькая, – говорит он.
– Моя внучка тебе в мамы годится! – говорит он, причмокивая.
Смотрит на соседку ласково. Это типичный дедушка Кишинева 70—х – добряк, ветеран ВОВ с кучей наград, учитель математики или физики… Наверняка давал частные уроки, чтобы накопить денег на репатриацию. Таких еще иногда судили за предложения несовершеннолетним ученицам совершить, как пишут в протоколе, действия развратного характера. Обычно полный срок они не отсиживали, потому что их освобождения как диссидентов требовали США и Рейган. Видимо, что-то такое есть в ауре старичка, и соседка верит в энергетическое поле, поэтому она говорит:
– А вы случайно математику не преподавали?
Старик вместо ответа поджимает губы, отодвигается от соседки и глядит в окно до самой остановки самолета. Соседка глядит на него недоуменно, но потом отвлекается на обычные действия по прилету: одернуть кофту, выключить мобильный телефон, приподняться, чтобы открыть полку наверху, взяться за чемодан, отпустить чемодан, посмотреть в начало салона, в конец… Дедушка смотрит в окно, он помолодел лет на 20, выглядит собранным, как человек, готовый к неприятностям. Мы понимаем, что уж математику-то он точно преподавал…
Соседка встает, и мы можем рассмотреть ее получше. Это красивая молодая девушка лет 20, не больше. У нее черные волосы, она одета небрежно, и выглядит вызывающе безвкусно на фоне молдаванок в ярко-малиновых ботфортах, чулках в сеточку и топиках. На девушке брюки, причем даже не облегающие, кеды, волосы собраны в хвост. Нет макияжа. У нее небольшая, но красивая и высокая грудь, и, благодаря двум расстегнутым пуговицам, мы это видим. Девушка очень, невероятно, похожа на голливудскую киноактрису Натали Портмен. Сходство подчеркивается тем, что мы знакомимся с этой актрисой, – как и широкий зритель с Портмен, – в эпизоде с намеком на педофилию. Девушка берет чемодан с верхней полки и медленно выходит из салона за очередью из гастарбайтеров и израильтян. Дедушка сердито глядит ей вслед – почему-то на задницу, – и бурчит что-то. Стюардесса мягко трогает за локоть, и дед возвращается в легенду старичка-добрячка. Пускает слюни, умильно улыбается, позволяет понести свой чемодан… Смена кадра. Наша девушка стоит в автобусе, который везет пассажиров к терминалу. Двери распахиваются и автобус мгновенно становится пустым: толпа стремится занять очередь на паспортный контроль поскорее. Единственная, кто не спешит – наша «Натали Портмен». Она выходит из автобуса последней, и смотрит в небо. Оно бесконечно синее…
Ретроспектива.
Снова синий фон. Камера отъезжает и мы видим, что это синий костюм пациента больницы. Судя по тому, что в коридорах снуют показанные на заднем плане афроамериканцы, мы понимаем, что дело происходит не в Молдавии. Молдавский пациент еще не достиг того уровня толерантности, который позволяет довериться чернокожему. Впрочем, не только молдавский.
– Суки чернозадые… – говорит мужчина, глядя в коридор.
– Наташка… обещай, – говорит он.
– Обещай, что не пойдешь замуж за негра, – говорит он.
– Папа, не волнуйся, – говорит девушка и гладит мужчину по руке.
– Дай слово, – говорит мужчина.
