Товарищи-граждане, если кто при вас скажет, что полуостров Камчатка – край России или того хуже Тмутаракань, знайте, перед вами не НАШ человек. Или вражеский наймит, или на голову стукнутый, или он из СМИ. Так обидеть не только саму чудесную землю, но и её жителей, от разной чудом сохранившейся какой дикой и домашней живности, до его Величества Русского Человека – именно Величества, и именно с большой буквы, история эволюции так велит – может только ущербный, чужой человек. У России края нет, как и центра. Это наукой уже доказано. Россия там, где живёт хоть один русский человек. Именно там и есть центр, безотносительно к географической или территориальной привязке. Пусть перед вашими глазами возникнут американские прерии, австралийские просторы, китайские городские или сельские закоулки, французские, индийские – без разницы! – если хоть один русский человек там есть, значит, именно там и есть центр русской жизни, а всё остальное только приложение.
Там и есть наша страна, со всеми её признаками – видовыми, языковыми, поведенческими, и прочая. Так и на Камчатке. О ней рассказ. Но тех людей, которые гражданские, мы пока рассматривать не будем, как практически неорганизованное – сегодня, правильнее сказать дезорганизованное сообщество, только коснёмся чуть, а познакомимся с людьми особыми, военными. Которые службу несут – крест свой. По-современному – долг и призвание. Устав чтут, и блюдут. Трудное, кстати, дело, кто пытался и знает, но…
2000-й год
Россия.
П/о Камчатка
Лето.
1
Территория некогда бравого мотострелкового батальона.
Вдали заснеженные сопки, у подножия и вокруг субтропические растения. В природе буйство красок и праздник жизни. А на территории воинского подразделения, наоборот, жизнь, похоже, потеряла цвет… С перестройкой не улучшилось, а заметно ухудшилось в батальоне, как бы усохло всё, почти застыло. И дышат, похоже, солдаты через раз, и говорят мало, и улыбаются не часто… Везде и во всём заметен недокомплект, кроме, естественно, наглядной и уставной агитации. В этом, наоборот, всё свежо, ярко, красочно, как говорится, не в бровь, а в глаз. Но личный состав всё же кое-какой есть… Их немного, а может и достаточно. Они надёжно защищены и ограничены в своих военных действиях наличием высокого бетонного забора, колючей проволокой и даже часовыми в четырёх углах строгого периметра. Всё на территории на сто рядов прибрано и ухожено, прибрано и ухожено… А что ещё делать? Служба!
В данный момент солдаты тоже заняты, они на работах: под латаными парковыми навесами свежей краской тонируют старую боевую технику…
Даже ту, которая ремонту не подлежит. Такое впечатление, словно боевого ресурса хватает только на поддержание внешнего вида. А может, и патроны экономят (Шутка!). Тут же и командир батальона. Только что вошёл. Он свеж, молод, с новеньким академическим значком на груди, с оптимизмом во взоре. Недавно назначен. Чем-нибудь, да таким интересным, всё время старается занять личный состав и старается, старается и старается. Всё время. Как сейчас вот.
К командиру – прозевал! – с повязкой «Деж. по части», подбегает офицер с четырьмя звёздочками на погонах, к тому же начальник штаба.
Капитан заметно старше своего командира, смахивает больше на уставшего крестьянина, нежели на начальника штаба, но – заместитель.
– Что там? – спрашивает майор, не отрывая критического взгляда от покрасочных работ.
Начштаба морщится.
– В ночь телефонограмма пришла, – растерянно говорит он. – Из Москвы. Из Минобороны. Странная.
Майор огорчённо взмахивает руками.
– Малыгин! – сердито кричит в сторону парковой стоянки. – Сержант Малыгин! Ну, что ты будешь делать! – горько сетует. – Уже старослужащий, а красить так и не научился. Я же всё вижу! Сачкуешь! – Указанное лицо, сержант, сидя на башне БТРа, изобразив сильное недоумение, замирает с самодельным квачом в руках. – А я вижу где, – с гордостью и укоризной заявляет командир и подчёркивает: – Не стараешься! Да!.. Опять пропустил кусок…
Начштаба, держа телефонограмму на отлёте, как гранату с выдернутой чекой, нетерпеливо переступает с ноги на ногу.
– Где? – оскорблённо оглядываясь, спрашивает уличённый в «сачкизме» сержант Малыгин. Малыгин – здоровенный детина с большими ушами, толстыми щеками, румянцем на них, в лопающейся под распухающими мышцами солдатской одежде.
– Сзади у тебя, вот где! – тыча пальцем, указывает майор. – Назад, я говорю, вернись. – Сержант крутит головой. – Да! Слева у тебя, под башней…
Там… Ниже… Да, здесь. Хорошо здесь мазни… Чтоб старой не видно было.
Слепой, что ли? – Сержант, пожимая плечами, легко квачует пробел. – Да! – любуясь, удовлетворённо замечает майор. – Сейчас лучше! – и теперь уже всем солдатам. – Глазами смотрите, бойцы. Чтоб всё красиво у нас было, как новое, как с завода. – Солдаты срочники, прервавшись на прорехи в работе сержанта, вновь более старательно принимаются покрывать броню липкой краской. – Да не ляпайте, не ляпайте, говорю… Аккуратнее. – Кривится командир. – На два раза краски не хватит… Народное добро беречь надо. Оно не вода… Да и воду тоже, понимаешь, надо беречь. Слыхали же, что с водой в стране делается? Экология ни к чёрту! То-то! Рачительнее надо быть, бойцы, рачительнее! – И только теперь оборачивается к своему начштаба.
