Танец - [8]

"Ах!" — громко сказал кто-то.

Я тут же огляделась по сторонам, но вокруг никого не было, кроме все той же моей подруги, которая глядела на меня широко распахнутыми, неприлично любопытными глазами, и сигарета в ее руке медленно тлела, превращаясь в отвратительную, дряблую трубочку пепла.

Я поспешно вернулась взглядом туда, где стояла та, которая вошла первой. Она все еще стояла там, все так же пригнув к плечу голову, оглядывая зал в поисках удобного места, которое, видимо, никак не находилось, отчего лицо ее являло собой живую смесь недовольства и едва скрытой раздражительности: углы ярких пухлых губ кривились, аккуратный нос подрагивал вычерченными ноздрями, ровный красивый лоб недовольно упирался в пространство, — она была похожа на маленького упрямого тореро, бесконечно обиженного на то, что бык слишком велик и оттого неудобен.

Она сделала несколько шагов в сторону приглянувшегося наконец столика, но остановилась, и вдруг маленькая, узкая, затянутая в белый манжет ладонь взлетела, безупречно скользнув по волосам.

«Какая!» — опять произнес тот же голос, который только что сказал "ах".

— Где? — спросила подруга, видимо, тоже имевшая дурную привычку слышать потусторонние голоса.

— Вон… та девочка… в белом, — сказала я, не сводя с девочки глаз.

— А, — сказала подруга и посмотрела на девочку.

И тут девочка повела наконец головой и посмотрела на меня. Ее взгляд был спокоен и прям, как если бы она и правда была тореро, одинаково равнодушно внимающим и восхищению публики, и собственной смерти.

И вдруг та, что вошла второй, тоже посмотрела на меня и что-то сказала на ухо той, что вошла первой, после чего они уже обе внимательно посмотрели на меня, в связи с чем моя подруга окончательно растерялась и только и делала, что переводила удивленный взгляд то на меня, то на девочку в белом, то на ее подключившуюся ко всеобщим взглядам подругу.

И вот так, не сводя с меня своих спокойных, привыкших и к славе и к смерти глаз, она подошла ко мне и, слегка наклонившись к моему лицу своими губами и отведя руку за спину, — тореро, тореро! — сказала — сказала, не сводя с меня глаз:

— Вы так пристально смотрите на меня… Мы с вами знакомы?

— Нет, — сказала я, не сводя с нее глаз, — просто вы так красивы, что мне ужасно хочется на вас смотреть, — и потянувшись вверх, отчего она автоматически еще сильней опустила голову вниз, я легонько поцеловала ее в шею, и ее шея удивленно замерла под моими губами, как бы не успевая решить, приятен ей мой поцелуй или нет, и, видимо, все-таки решив, что приятен, она выпрямилась и сказала, спокойно глядя в мои глаза:

— В таком случае… может быть, мы сядем за один столик? — и ее правая бровь надломилась.

— О, конечно, — поспешно сказала я, поспешно сгребая пепельницу в угол стола. Она поглядела на свою подругу и улыбнулась, тогда подруга тоже поглядела на нее и тоже улыбнулась, и они сели.

— Как вас зовут? — спросила ее подруга.

— Наташа, — сказала я и посмотрела на подругу. Она была миленькой. Она была тоненькой, с насмешливыми, умненькими глазами. — А вас?

— Катя, — сказала подруга.

— Альбина, — сказала девочка в белом.

— О, — сказала я, — кажется в переводе с латинского это означает "белая".

— Не знаю, — сказала Альбина.

Мы замолчали. Ну, вот и все, подумала я, глядя на Альбину, вот и все: пришла девочка, молодая, красивая девочка, девочка в белом, и ты опять не можешь отвести от нее своих глаз. Вспомни-ка лучше, где лежат твои таблетки, и успокойся.

— Не хотите потанцевать? — вдруг вежливо спросила Альбина.

— Не хочу, — со всей приятностью, на которую только была способна, невежливо ответила я.

Она отшатнулась, и ее лицо побледнело. Черт возьми, восхищенно подумала я, как же она красива. Она встала и, взяв за руку Катю, ушла танцевать. Я посмотрела ей вслед. Я хотела с ней танцевать. Я вообще много чего с ней хотела, с этой девочкой, с этой замечательной, замечательной девочкой в белом по имени Альбина.

Вот-вот, сказала я себе. Да-да, сказала я себе. Нет-нет, сказала я себе. Только не это. Я вздохнула.

— Вот так, значит, да? — ехидно спросила моя подруга. — Надо полагать, это и есть твой знаменитый другой выход? — и она ехидно прищурилась. Да, иногда она бывала ужасно бестактной.

— Ну что ты, — сказала я, — это так, ерунда, Просто… просто хорошая девочка, вот и все, — и я маниакально пожала плечами.

— Конечно-конечно, — подозрительно быстро согласилась моя подруга. Нет, что ни говори, а умная женщина — это невыносимо.

Музыка кончилась. Я подумала, что, наверное, они останутся там, на площадке, чтобы еще немного потанцевать. Мне почему-то казалось, что она, Альбина, хорошо танцует и, конечно, не захочет лишать себя удовольствия потанцевать еще. Но они вернулись. Видимо, они успели о чем-то поговорить, потому что Катя вдруг мило мне улыбнулась и спросила:

— А вы чем занимаетесь? — и я увидела, как ушки Альбины — маленькие, ровненькие, тесно прижатые к голове ушки навострились, прислушиваясь к намечающейся беседе.

— О, — сказала моя подруга, — перед вами, девочки, сидит великий русский писатель, так что будьте внимательны, ловите каждое слово. — И она уставилась на меня с наглым, благоговейным трепетом, от которого по моей спине сразу же побежали мурашки.