— А ты хорошо танцуешь.
И удивленно покачала головой, и добавила удивленно:
— Надо же.
И я подумала: если бы она только знала, кого она только что похвалила, что за калека только что танцевал в ее объятьях, каких душевных усилий и мук стоил мне этот танец, и какое количество боли скрыто сейчас за моим счастливым лицом, что бы она сказала тогда, эта красивая девочка, — если бы она только знала?
— Пойдем, — она потянула меня за руку, и мы вернулись к нашему столику, за которым под веселый табачный дымок о чем-то увлеченно щебетали наши подруги.
— Наконец-то, — сказала моя подруга и, посмотрев на часы, нетерпеливо встала, поспешно затушив сигарету. — Ну, девочки, нам пора. — И она решительно вышла из-за столика.
— Уходишь? — спросила Альбина. Углы ее губ тут же обиженно припухли, готовые выразить крайнюю степень недовольства.
— Пора, — сказала я.
— Ну тогда… — она замялась, словно не знала, стоит ли продолжать. — Может быть, обменяемся телефонами?
— Конечно, — с облегчением вздохнула я. Все-таки я не была уверена, что она это скажет.
И мы обменялись телефонами.
— До свиданья, — сказала я.
Мы стояли друг против друга, пытаясь решить, кому же все-таки первым отвести глаза. Вечная проблема — кто первым положит трубку, кто первым закроет дверь. Ну поцелуй же меня, мысленно сказала я ей, неужели ты не видишь, как мне этого хочется.
— До свиданья, — сказала она, и тут глаза ее закрылись, и она робко, робко протянула ко мне свое лицо — красивая девочка, хорошая моя, красивая моя девочка, — и я обняла ее, и мои губы прижались к ее губам.
А потом черная железная дверь захлопнулась за мной, и я увидела, что на часах и на земле уже полночь — теплая, майская полночь.
А потом я ехала в метро, сидя в абсолютно пустом вагоне, идущем из центра, и думала о том, что вагоны, идущие из центра, в полночь так же пусты, как и вагоны, идущие в центр. И еще думала, что я все-таки сделала это — да, пусть это был всего один, самый короткий, самый маленький танец в моей жизни, но это был настоящий танец, и я все-таки станцевала его — и я станцевала его лучше всех.
А потом я подумала, что она, конечно, меня обманет. Когда-нибудь, завтра или через несколько лет, но, конечно, обязательно обманет, куда же она денется, да, обманет, конечно. Но сначала… Но ведь сначала все будет совсем не так. Но ведь сначала все будет совсем, совсем по-другому. И она будет смотреть в мои глаза восхищенно и радостно, и я тоже, — тоже! — буду так же смотреть в ее глаза, и мы будем говорить, бесконечно говорить друг другу, что мы самые лучшие, что мы самые прекрасные, и что наконец-то, наконец-то мы нашли друг друга, и что мы никогда, никогда не расстанемся, и что мы никогда, никогда не разлюбим друг друга, — никогда, никогда!..
И тогда я подумала: а может, стоит сделать это еще разок? Ведь если уж хватило у меня сил станцевать свой танец — ведь если хватило-таки у меня на это сил, то может быть… может быть, у меня все-таки хватит сил, чтобы позволить себе еще одну, самую последнюю, не очень большую и даже не слишком светлую… может быть, у меня все-таки хватит на это сил?..
А моя подруга молчала. Она просто сидела рядом со мной, устало прикрыв глаза, и может быть, тоже думала о чем-то, а может, ни о чем не думала, может просто сидела себе потихоньку, и все. Ведь все-таки она была очень умной подругой. Очень.
