Тамерлан - [42]

– За меня? – усмехнулся Тамерлан. – Не-е-ет. Не за меня. За того, кто на другом конце меня.

Все притихли, не понимая.

– За того, между которым и мной лежит моя длинная воля.

Кое-кто стал догадываться. Улугбек и стихотворец Ахмад Кермани были в восторге от пышного тоста Тамерлана.

А тост продолжался:

– За того, кто должен быть здоров и силен, чтобы мне не было скучно, когда я приду к нему в гости. За того, кто раньше меня встречает зарю, но не совершает субха. За овцу, которая видит тумен воинов и думает, что это стадо, с которого ей нужно настричь шерсти. За великого китайского хана Чай Цикана!

Тамерлан рассмеялся, сам не ожидавший, что третий тост будет за китайского императора. Он поднес кубок к губам и так, со смехом, быстро осушил его до дна. Когда он поставил его на дастархан, зрение его вспыхнуло с такою силою, что ему померещилось, будто вся вселенная распахнулась пред его очами и он видит самого китайца Чай Цикана, который трепещет, но не может нарушить правило и пьет до дна чашу, поднятую за его здоровье. И великая степь, по которой скакали потомки Чингисхана, увиделась Тамерлану, и густые индийские джунгли, и далекая Аравия, и Египет с гигантскими треугольными мавзолеями древнейших ханов, и остров франков, по которому ходят люди-цапли и нянчат младенчиков с хвостиками… Видение мелькнуло и исчезло, и в реальности Тамерлан увидел вновь лицо Ли Гаоци. Китайский посол только что осушил до дна чашу за своего императора и впервые за все время улыбнулся, обращая свой взор в сторону того, кто этот тост поднял. Но и это видение исчезло, заволоклось пеленой начинающегося опьянения. Так бывало всегда – после первой чаши зрение усиливалось, после второй умножалось еще больше, после третьей в одно мгновенье оно могло охватить всю вселенную, а затем – угасало, и начиналась дальнейшая пьянка.

Но и сейчас Тамерлан не подал знака, что можно приступать к еде. Его орлы, беркуты, соколы обязаны были выдержать столько чаш, сколько он от них потребует. Четвертый тост Тамерлан поднял за тех, кто сидел по правую руку от него. Пятый – за тех, кто по левую.

Трое заушников, из тех, кто нарочно был приставлен, чтобы следить за гостями, по очереди подходили с докладом:

– Послы короля Энрике отказываются пить – один говорит, что у него больная печень, другой изображает из себя пьяного.

– Послы из Йемена вспомнили о запретах шариата.

– Старый сеид Сулейман Балхи рухнул навзничь и притворяется, будто сдох.

Каждому из трех заушников Тамерлан отвечал так:

– Врут франки! Они известнейшие в мире пьяницы! Поить их силой!

– Пусть послы из Йемена не забывают о шариате, сидя у себя дома.

– Сеид Сулейман Балхи? А может, он и впрямь откинул копыта!

И в послов начали вливать вино силой, а старый сеид и впрямь при тщательной проверке оказался мертвым.

– А теперь мы поднимем чашу за того, кто сидит и по правую руку от меня, и по левую руку от меня! – возгласил Тамерлан шестую здравицу. – За великого дастарханщика всех прошедших, нынешних и будущих времен. За того, кто сидит на всех дастарханах одновременно, осушает все чаши до дна и ни капли не прольет на нас. За Аллаха, всемилостивого и всемогущего! Аллах акбар!

– Аллах акбар! Аллах акбар! Аллах акбар! – закричали все, радуясь, что повелитель и об Аллахе вспомнил. И снова напыжились, вливая в себя полную чашу, вливая туда, куда уже не лезло, втискивая в утробу вино, вино, вино.

Тамерлан крякнул, от души радуясь тому, что он еще такой молодец-багатур, такой крепкий пивец-питух, такая всепоглощающая яма, дыра, бочка, скважина, пустыня! Рука его, ставя кубок на дастархан, шатнулась. Блаженное пьяное состояние разлилось по всем странам империи его организма, по всем рекам, несущим его старческую, но еще такую жгучую кровь.

– Ну а теперь можно и закусить! – громко рыгнул Тамерлан.

Глава 21. Вино, вино, вино

– Ну, наконец-то! – услышал дон Альфонсо Паэса де Санта-Мария голос своего соотечественника, дона Гонсалеса де Клавихо, но смысл радости, выказываемой достопочтенным толедским писателем, не дошел до разрушенного сознания магистра богословия. Да, он видел, как слуги принялись ставить на дастархан огромные блюда с пловом, жареными лошадиными окороками, сваренными в сметане бараньими кишками, соленым мясным балыком, ароматными мантами, жирной шурпою, волокнистым лагманом, печенными в сухарях бараньими яйцами, пирогами, расстегнутыми по-русски, напичканными всякой всячиной… Но какой смысл был радоваться всему этому, если у дона Альфонсо зрело твердое убеждение, что он сейчас повалится и непременно ухнет лицом в одно из этих замечательных произведений самаркандского кулинарного искусства.

Он хотел поделиться своей тревогой с доном Гонсалесом, но, как во сне, язык у дона Альфонсо не шевелился, в горле пекло, руки и ноги вязала пьяная судорога. Два кубка красного вина он с грехом пополам осилил сам, четыре других слуги Тамерлана принудительно частью влили в именитого посланника, а большею частью расплескали по его чудесному шелковому халату, присланному три дня назад великим сеньором среди одежды, предназначенной для толстеющих послов короля Энрике.