Тамада - [47]

Ибрахим искоса поглядывал на Жамилят. В последние месяцы она заметно похудела: щеки ввалились, резче обозначились скулы, но глаза прежние — чистые, внимательные, уверенные. Жаль, не сложилась у нее личная жизнь. Какой муж не порадовался бы такой жене? Может, потому, что не сложилась у Жамилят личная жизнь, и ушла она с головой в общие заботы. Но иная женщина, которая подолгу работает в мужском коллективе, вольно или невольно теряет какую-то частичку женственности. О Жамилят этого не скажешь — женственная. И как ловко и быстро приготовила обед!.. «Жамилят, Жамилят, Жами... Влюблялась ли ты в кого-нибудь за свой вдовьи годы? Конечно, горянки — они такие... жестоки к самим себе. Но почему меня волнует: был ли у нее кто-нибудь или нет? Мне же должно быть все равно... Уж не ревную ли? На каком основании?.. Глупо. Какое я имею право даже мысленно касаться ее личной жизни? Вон такие мысли из головы, вон!..»

Да, впервые Ибрахим поймал себя на мысли, что думает о Жамилят как о женщине. А главное, не было никакой возможности выгнать из башки эти мысли. Вдруг на миг представил себя вместе с ней в одной комнате: они вдвоем, она готовит хантус, руки ее обнажены до локтя, а он сидит за столом и смотрит на ее красивые и проворные руки, на плавный изгиб бедра, она поворачивается к нему и улыбается — внимательный и мягкий взор.

К стану по пашне шла девушка.

— Вот она, наша повариха, — сказал бригадир.

Все повернули головы в ее сторону.

— Давай скорей, обед стынет! — крикнул один из парней и замахал ей рукой.

— Бегом, бегом! — прокричал другой.

Девушка в самом деле ускорила шаг.

За столом дружно засмеялись.

Должно быть, и этот смех, и вид стола, за которым был в разгаре обед, и сидящая за столом председатель Жамилят — все это подействовало на девушку, как наваждение.

— Я... я... дома была, — пролепетала она, подходя.

— Ну, а я тут в это время обед готовила, — Жамилят нахмурилась. — Садись с нами, пообедаешь.

Девушка точно остолбенела. На щеках вспыхнул яркий румянец. Она не знала, куда деть глаза, — все смотрят на нее, и перед десятком взглядов она совсем потеряла дар речи, наверное, хотела что-то объяснить, но не смогла, из глаз хлынули слезы, она беспомощно закрыла лицо руками и разрыдалась.

Жамилят удивленно вскинула брови:

— Что случилось?

— Брат заболел... Я... я...

— Успокойся, — подошла она к девушке и похлопала по плечу. — Конечно, если брат заболел... Всем все понятно. Но надо было как-то предупредить. Ну, ну, не надо... успокойся. Скажи лучше, тебе нравится здесь работать?

Девушка удивленно взглянула на нее.

— Я спрашиваю: тебе нравится твоя работа?

— Какая? Поварихой? Нет.

— А почему?

— Не успеваю... Клянусь аллахом, я стараюсь, но они так едят, — кивнула она на трактористов, — так едят... Как саранча! Не успеваю я им готовить.

— Рабочий человек без еды — не человек. Ты уж старайся, наверное, сама знаешь, рабочих рук в колхозе не так уж много. Каждые на счету. Ты уж старайся, не оставляй их без еды. А не то выдадим тебя замуж за Диммо. — Жамилят улыбнулась.

Этот Диммо был аульским полудурком. С утра до вечера он только и делал, что жевал: корку хлеба, недозрелый кусок арбуза, зачерствелый хичин, незрелое яблоко — ел все съестное, что попадалось ему на глаза. Наверное, у него был железный желудок: не раз люди видели, как он глотал голубиные яйца прямо со скорлупой. В ауле не было девушки, к которой бы он не набивался в женихи. А те шарахались от него, как от прокаженного.

— За Диммо? — Девушка, видно, была простушкой. Глаза ее округлились.

Над станом прокатился взрыв хохота.

— Успокойся, не отдадим. — Жамилят положила руку ей на плечо. — Очень прошу тебя: старайся. Ведь ты механизаторов кормишь, а они важные для колхоза люди. Вон они, смотри, какие гвардейцы.

— Куда ей приготовить такие чуреки и такой хантус! — сказал чумазый тракторист.

— А вы бы помогли, если она не справляется. Чего было ее ждать? Могли бы сварить мамалыгу с маслом. Ну, Ибрахим, нам пора за дело. Едят они хорошо, а теперь посмотрим, как пашут.

Ибрахим направился с ней к тракторам.

Измерили глубину вспашки сперва у одного, потом у другого тракториста. Подошли к третьему.

— Чей это? — Жамилят указала ореховым прутиком на трактор. — Мелко пашет. Могу поспорить, глубина, вспашки — не больше пятнадцати сантиметров.

— Нет, так мелко не будет, — ответил тракторист.

— Ну-ка, замерим, — попросила она Ибрахима.

Он развернул свой железный складной метр.

— Семнадцать сантиметров.

— Я же сказала: мелко!

— Сейчас же опустите лемеха. — Ибрахим строго взглянул на тракториста. Повернулся к бригадиру: — А ты, Асланов, за их работой следи — твоя обязанность. И прошу всех запомнить: будет мелкая вспашка — заставлю перепахивать. Давайте условимся впредь: глубина вспашки — не меньше двадцати сантиметров. Думаю, повторять не придется?

— Как сказали, так и будет, — смутился бригадир. — Я ведь тоже так объяснял. — Он погрозил пальцем нерадивому трактористу. — Но не все, видно, поняли....

Жамилят отошла в сторону, что-то высматривая в разворошенной плугом земле. Ибрахим подошел к ней: