Там, за поворотом… - [5]

— Так что же делать будем?

— Не знаю, — сказал Кирка. — Подождем еще немного.

Но ждать мы не стали. На следующий день у Вовки Бурыгина снова пропал хлеб, а злополучный розовый пакет каким-то образом очутился в Киркиной парте. Кирку в классе уважали, и, конечно, никто не подумал, что он таскает завтраки. Но мы поняли: вор бросил нам вызов.

После занятий мы пошли провожать Вовку Бурыгина. Тайный план поимки вора был разработан.

На следующее утро мы, как было условлено, встретились с Бурыгиным, не доходя до школы. Зашли в парадную большого серого дома, и на подоконнике лестничного окна каждый из нас выделил по ломтю хлеба из своего завтрака. Их щедро начинили толчеными чернильными таблетками и аккуратно сложили в Вовкин розовый пакет. К школе подходили поодиночке.

Два первых урока я ерзал от нетерпения и почти не слышал объяснений Владимира Семеновича. На второй перемене Вовка Бурыгин издали незаметно покачал головой, давая понять, что пакет на месте. Валерка Парамонов тоже был посвящен в наш план и в этот день особенно настойчиво требовал, чтобы на переменах все выходили из класса. Мы с Киркой специально уходили подальше, в самый конец школьного коридора, чтобы не насторожить вора.

На третьем уроке Бурыгин, сидевший на первой парте, вытащил свой замызганный платок и шумно высморкался. Это был условный сигнал, что завтрак исчез.

На большой перемене я, Кирка, Бурыгин и Парамонов слонялись по коридору и заговаривали со всеми. Никаких следов чернил ни у кого замечено не было. Прозвенел звонок на урок, и мы с Киркой, обескураженные, потащились в класс. Урок начался, учительница немецкого языка уже вызвала кого-то отвечать, и тут, тихо скрипнув дверью, появился опоздавший Земсков.

Я посмотрел на него и оцепенело замер. Будто издалека донесся удивленный вопрос учительницы:

— Was ist das, Semskov, trinkst du Tinte? (Что такое, Земсков, ты пьешь чернила?)

Вовка беззвучно зашевелил фиолетовыми губами. Класс взорвался смехом.

— Садись, — сказала учительница.

Вовка Бурыгин обернулся к нам с улыбкой. Кирка приложил палец к губам, показывая, чтобы он молчал. Валерке Парамонову была отправлена длинная записка.

Как только прозвучал звонок, Кирка подошел к Земскову и сказал глухо:

— Пойдем потолкуем.

Земсков поднялся и покорно поплелся за Киркой. Бурыгин, Парамонов и я пошли следом.

На чердачной площадке школьной лестницы было сумрачно. Земсков прислонился спиной к стенке и затравленно смотрел на нас. Валерка молча съездил его по уху. Земсков сжался, закрыл лицо руками и пискляво захныкал. Парамонов снова замахнулся.

— Погоди, — остановил его Кирка.

— Ребята, я больше не буду. Не надо, — пропищал Земсков.

— Ну, теперь знаешь, как ловят? — спросил его Кирка.

Земсков заплакал.

— Пять дней будешь Вовке Бурыгину жратву отдавать. Понял?

— Понял, — всхлипывая, отозвался Земсков.

Кирка спросил у Бурыгина и Парамонова:

— Никому не говорили?

— Нет, — сказал Валерка, — я же получил записку.

— И я не говорил, — тихо ответил Бурыгин и попросил: — Не надо его бить.

— Ладно, не будем, хотя стоило бы, — Кирка подошел вплотную к Земскову. — Но, смотри, засекнешься еще раз — всему классу скажем. А тогда сам знаешь, что будет.

— Честное слово, Кирка! — запищал Земсков.

— Уже звонок, — сказал Бурыгин.

Мы побежали вниз по лестнице. На бегу Парамонов сказал мне:

— Эх, надо было все-таки врезать ему пару раз.

Я был согласен с Валеркой, но промолчал.

Киркина воспитательная мера помогла. Вовка вел себя тихо, а после шестого класса ушел в ремесленное училище. Но до этого он устроил нам еще одну неприятность следующей весной.

Мы с Киркой той весной ходили какие-то шалые, часто беспричинно смеялись. Еще приходили письма от отца, тоже радостные, полные надежд на скорую встречу. Но мы так и не встретились. Отец погиб пятого мая, а его последнее письмо пришло уже после победы, на несколько дней опередив «похоронку».

И апрель сорок пятого года запомнился мне радостным ожиданием близкой победы и событием, к которому имел отношение Вовка Земсков.

Наша классная воспитательница Вера Васильевна спросила:

— Сероницын, вы не знаете, почему нет Земскова?

Вовка не был в школе уже три дня. Он и раньше пропускал занятия, и мы знали, что он не болен, а просто «мотает», но Вера Васильевна просила зайти, и мы пошли.

Вовки Земскова дома не оказалось, и мы с Киркой решили заглянуть на всякий случай во двор.

Мы прошли под аркой, и я сразу почувствовал запах дыма, а потом увидел догорающий костерок в углу возле глухой стены. Во дворе никого не было.

— Пошли, — сказал Кирка и повернул к воротам. А меня словно черт дернул подойти к этому костерку поближе. Уже тускнели уголья и тихо потрескивали. Я поднял возле останков сарая какую-то гнилушку и хотел подбросить ее на тлеющие уголья, уже прицелился, чтобы попасть в самую середину кострища, и тут позади кто-то тонко испуганно крикнул:

— Стой!

Я повернулся на крик, никого не увидел, и вдруг что-то стукнуло меня по ноге, сразу раздался грохот, и я упал, больно ударившись плечом. На миг стало темно в глазах, потом я увидел, что сверху мне на лицо медленно опускаются хлопья копоти. Я оперся на руки, встал и снова упал, но уже не ушибся. Кирка выскочил из-под арки и подбежал ко мне. Я сел и удивленно посмотрел на него. Я никогда не видел у Кирки такого лица. Потом я заметил, что Кирка смотрит мне на ногу, и тоже посмотрел. Штанина ниже колена была в крови. Потом я услышал, что кто-то тихо хнычет надо мной, поднял глаза и увидел Земскова.