Там, где звенит Енисей... - [4]
Выйдет, бывало, мама на край берега и кричит Улиной маме:
— Вэрковна, нет ли у тебя чаю на заварку? У меня куда-то запропастился.
— Есть! — отвечает Мария Вэрковна.
Отсыплет чаю в лопух, положит туда камешек для тяжести, завернёт и бросит через речку. Данилкина речка не широкая, только глубокая.
А то напечёт мама лепёшек и снова кричит.
— Вэрковна, попробуй, каких я лепёшек напекла!
Размахнётся и бросит — одну, другую, третью… Мария Вэрковна только успевает на лету подхватывать.
— Зачем так много? — кричит она.
— Пусть и ребята попробуют.
Потом мамы стоят у реки долго-долго, всё говорят, никак наговориться не могут.
— Слышала, скоро станут детей в школу забирать! — кричит Нелёна мама. — Ты отдашь свою?
— Нет, — отвечает Улина мама, — не отдам. А кто бакарики[6] будет чинить детям?
— Я тоже свою не отдам. Пусть берут малых, бесполезных, а старшую не отдам.
Нелё и Уле тоже скучно поврозь. И они тоже подбегут к речке и кричат:
— Ты что делаешь?
— Ничего. А ты что?
— Я тоже ничего.
— Давай вместе…
— Давай.
— Смотри, какую я парку для куклы сшила! — кричит Уля и размахивает куклиной одёжкой. — Давай меняться на пёстрый платок.
Парка красивая, бисером расшита, даже через речку видно, как она блестит. Кинулась Нелё в чум за платком, а мама говорит:
— Не дам платок, в чём в школу поедешь?
Вот тебе и раз! То грозилась, что не пустит в школу, а то: в чём поедешь?
Случалось им иногда и вместе играть. Это если отец дома и лодка на привязи. Посадит тогда Нелё в неё сестрёнок, сама за вёсла — и на ту сторону. Там, за чумом, среди мха и ярких тундровых цветов лежал большой плоский камень. Откуда он взялся так далеко от берега, никто не знал — ни мама, ни отец. Мария Вэрковна говорила: «Знамо дело, с неба упал» Этот камень был у ребят катером, который приходил за добытой рыбой.
Капитаном всегда был Вовка, Улин братишка. Он крепко топал ногами по камню — это стучал мотор катера, — потом, надув щёки, гудел: «У-у-у-у-у-у-у!»— и только после этого кричал:
— Э-э-э, на берегу-у! Рыба есть?
— Есть, есть, — отвечали ему.
— Много?
— Много.
И все начинали бегать вокруг камня, суетились, как суетятся всегда взрослые, когда приходит настоящий катер.
— Смотри, капитан, какие язи, лини, щуки!
Все протягивали ему прутики, палочки.
— Недомерки, — сердился Вовка, — подчирки. Зачем ловите таких?
— Нечаянно.
— Поймал нечаянно — пускай в реку, пусть живут.
— Ладно, — соглашались «рыбаки». — А хлеб, чай, сахар, табак у вас есть?
— Есть. Ларёк богатый приехал.
Вовка важно шмыгал носом и раскладывал «товар» — разные камешки, ветки.
— Иван, давай мне десять буханок хлеба, десять плиток чая, пять кило сахару и три платья для бабы.
— А мне сапоги резиновые, — прорывалась без очереди Зойка, младшая сестрёнка Нелё, — длинные, для рыбалки.
— И мне длинные, — требовала Вовкина и Улина сестрёнка Юлька.
Весело шла торговля. Вовка получал деньги (простые бумажки) за «товар», а потом раздавал их назад — платил за рыбу.
…Осенью к ним, на Данилкину речку, прилетел вертолёт. Нелё сидела и чистила большого сига — мама велела, — когда послышался стрекот мотора. Прямо с рыбиной в руках она взбежала на косогор — посмотреть.
Вертолёт! Вот он — ближе, ближе… Сейчас пролетит мимо! А вертолёт вдруг остановился, повис в воздухе. Только крылышки на спине всё крутятся. Потом потихоньку стал спускаться. И сел.
Мама, отец, сестрёнки выбежали из чума. Маленькая — Настя — спряталась за маму. А Зойка — за чум и выглядывала оттуда. Только когда вертолёт замолк, все кинулись к нему. Все, кроме Нелё. У неё в руках была эта рыбина, и, раз прилетели гости, надо было поскорее почистить и пожарить её, чтобы угостить.
Из вертолёта по висячей лесенке спустилась Елизавета Прокопьевна — председатель поселкового Совета, полная, в расшитой парке и красивом платке, а следом за ней незнакомый тогда Нелё мужчина — сразу видно, что русский, потому что на нём ничего мехового не было: пальто и резиновые сапоги. Это был директор школы Пётр Николаевич — так сказала Елизавета Прокопьевна. И ещё она сказала, что прилетели они за ребятами, чтобы отвезти их в школу.
— Старшую не отдам, — тут же сказала мама, — у неё ума ещё нет. Бери малых.
— Малым надо подрасти, — улыбнулся Пётр Николаевич, поглядев на ребят. — Им ещё рано учиться.
— А старшая мне помощница. Как я без неё обойдусь?
Мама сердилась. Зато отец был рад гостям. Он тут же пригласил их в чум.
— Школа-то хорошо, — соглашался он, — учёный человек — умный человек.
Отец говорил с гостями и по-ненецки и по-русски. Он хоть и не очень хорошо, но знал русский, и ему было приятно показать это.
— Однако, много ли ещё летать-то вам? — спрашивал он.
— Много, — отвечал Пётр Николаевич, — со всей тундры ребят собираем.
Все уселись на оленьих шкурах и продолжали разговор. Нелё торопилась, чистила рыбу и думала: почему отец так мало учил её разговаривать по-русски? Сейчас она бы всё понимала!
Мама то входила в чум, то выходила. Перекидывала какие-то вещи. Нелё успела увидеть пёстрый платок. Вон оно что! Значит, мама собирает её в школу.
На той стороне все Лырмины тоже высыпали на берег. И во все глаза глядели на вертолёт.
