— Будет!
И было в классе тихо, наверно, целых три минуты. А потом…
Егорка вскочил на парту и грубым голосом закричал:
— Я волк! Бойтесь меня!
— Мяу! — послышалось ему в ответ.
Девочки с визгом кинулись в сторону. Но тут же и они повскакали на парты, потому что под партами объявился какой-то другой «зверь» и, рыча, хватал всех за ноги.
— Миша! Тэсэдо! Давай пускать самолётики! Чей дальше полетит? — тоненько перекрикивал всех Витя Ямкин и, размахнувшись, уже запустил первую бумажную модельку.
Миша тут же запустил свою.
— Мой дальше!
Миша уже не раз говорил всем, что, когда вырастет, будет вертолётчиком, будет на вертолёте ребят в школу возить.
За первыми самолётиками по всему классу полетели ещё.
— Э-э, кувырнулся!
— А мой летит!
И тут в этот тарарам вошла любимая всеми, не только пионерами, но и самыми маленькими «нулевишками», пионервожатая Лида. Она сначала чуть зажмурилась, а потом громко, так, чтобы все услышали, сказала:
— Что, «нулики», скучаете?
— Лида, Лида пришла! — обрадовались девочки и побежали к ней. Они знали: Лида обязательно придумает что-нибудь интересное.
Лида оглядела всех, тряхнула косичками.
— Давайте рисовать, — предложила она, — кому что хочется. Смотрите, сколько у меня карандашей.
Оранжевые, красные, жёлтые — ребята сразу расхватали все. А потом уже брали какой нужен: синий, зелёный…
— А я не знаю, что рисовать, — растерянно сказала Тая. От обиды, что все знают, а она не знает, у неё даже губы задрожали.
— Рисуй медведя, — подтолкнул её Витя Ямкин. — Или космонавта. Видишь, какого я рисую, в стеклянном шлеме! Он по звёздам будет прыгать — во как!
— Это я не умею, — вздохнула Тая.
— Всё равно рисуй, синим цветом.
Вите обязательно нужно командовать, он просто удержаться не может. А Тае не хочется синим. Она будет рисовать самым красивым — красным карандашом. Вот только… что?
Все ребята уже старательно трудились. Шмыгали носами, елозили — когда рисуешь, трудно усидеть смирно.
Лида подошла к Нелё. Нелё рисовала совсем маленького оленёнка, нескладного, на тоненьких ножках. Карандаш двигался по бумаге осторожно-осторожно. Такого нежного нельзя рисовать грубо. Глаза у оленёнка большие, таких на самом деле, наверно, не бывает, но это неважно. Оленёнок грустно смотрел на Нелё. Нелё взяла и пририсовала ему ещё и длинные ресницы.
— Это твой авка?[8] — спросила Лида.
Нелё кивнула:
— Ага.
И стала рисовать оленёнку копытца.
Лида задумалась.
— Знаешь, — подсела она к Нелё, — у меня летом, когда я ездила домой, в стойбище такой же был, губастенький. В стаде малыши болеть стали, и их раздали ребятам, чтобы выходили. Мой хромал, слабенький был, а всё равно: чуть не углядишь — хром-хром, и убежит в стадо. Пришлось привязать. Мама съездила в посёлок, привезла бочонок сухого молока. Я разводила и поила его. Ничего, нравилось. Потом он окреп и ужас как привязался ко мне! Куда ни пойду, слышу — топает за мной.
— И мой тоже! — обрадовалась Нелё.
«Лида такая большая, — подумала она, — а тоже скучает…»
— Когда я уезжала, — продолжала Лида, — не хотел отпускать, бежал за мной до самого катера и по мостику — чуть в воду не свалился. Я его уговаривала: не ходи! А он тычется мордочкой, и всё. Мама его подхватила на руки. У него на глазах слёзы. И я реву. А капитан смеётся: «Бери, говорит, его с собой, он тоже хочет в школу».
— У меня нет жёлтого карандаша, — вдруг сказала Уля.
— Возьми, — протянула ей Нелё свой. — Ух, какой у тебя катер красивый! Это тот, что к нам за рыбой приходил, да?
— А почему из трубы как будто птички летят? — спросила Лида.
— Это не птички, — сказала Уля. — Это «у». Много «у». Катер так гудит: «У-у-у-у-у-у!..»
— Ой, какая я недогадливая! — засмеялась Лида. — А только почему твои «у» разноцветные?
— А катер весело гудит, — объяснила Уля, — он меня домой везёт.
— А я кита нарисовал! — крикнул Егорка и замахал рисунком. — Как он у нас в Енисее плавает.
— В Енисее китов нет, — твёрдо сказал Миша Тэсэдо, даже не взглянув на Егоркиного кита.
— А вот и есть, — не сдавался Егорка, — мне дедушка говорил!
— Дедушка!.. Так это, может, сто лет назад.
— Вовсе и не сто…
— Всё равно нету.
Миша ко всяким выдумкам был строг.
— А ведь правда, ребята, киты раньше заплывали в Енисей из океана, — сказала Лида, — когда ещё здесь не ходило столько теплоходов. Знаете, почему?
— Не-ет, — повернулись все к Лиде.
— Чтобы избавиться от моллюсков — это ракушки такие, они впиваются в китовую кожу, и от этого кит сильно мучается. В пресной воде моллюски не могут жить и отлепляются. Ну, а тот кит, которого Егорка нарисовал, наверно, ещё и любопытный, раз так далеко заплыл.
— И большущий, — обрадовался Егорка. — Смотрите: от берега до берега!
— А почему у него на спине солнце сидит? — удивились ребята.
На Егоркином ките и правда, растопырив оранжевые лучи, сидело весело улыбающееся солнце.
Егорка подёргал себя за вихор, пригладил, опять подёргал. Потом спросил:
— А как же без солнца? — И тут же ответил: — Однако, нельзя. Вот кит его и принёс.
Лида посмотрела на другие рисунки. На всех — над тундрой, над чумами, над бегущими оленями, даже над звёздами, которые бывают только ночью, — везде-везде светило жаркое солнце. Самое красное, самое большое, во весь лист, нарисовала Тая. Его заботливые лучи дотягивались до каждой веточки, до каждого цветка в тундре.
