Там, где папа ловил черепах - [51]

Вышла из сада вслед за остальными машинально. Толпа, глазеющая на трамвай, несколько поредела. Те, кто остался, за неимением других дел скучали в ожидании аварийной службы. По тротуарам шагало много народа — заворачивали на Чодришвили, поднимались на свои горы пешком.

Я не заметила, откуда появилась группа молодых рабочих. Они о чем-то оживленно разговаривали. Среди них оказался и папа. Увидел нас, поманил пальцем:

— Бегите вон в тот двор и в тот. Попросите лопаты. Скажите, для дела надо.

В следующие калитки направились другие рабочие из этой группы. В считанные минуты вокруг застывшего в заносах трамвая началась работа. Кое-кто из зевак, не выдержав насмешек работающих, брался подменять их. Те, кто шел с работы, тоже останавливались, смотрели и предлагали:

— Браток, дай лопату, побросаю немножко, а то и завтра пешком ходить будем.

— Аух, шен генацвале![56] Это же для общего блага.

— Шен гониа, ар вици? Рас лапаракоб, бичо?[57]

Моему отцу эти люди не позволили копать. Работали и перебрасывались шутками. Удивляли некоторые реплики:

— Во, чей-то скелет!

— Ихтиозавр!

— Ну, ты хватил!

— А что, не могло быть на Лоткинской горе останков какого-нибудь ихтиозавра?

— Вах, вот бы притащило сюда черепки поселений Урарту!

Когда наконец прикатила аварийная служба и бригадир, как большой начальник, важно сошел с машины, его встретили градом насмешек:

— Ва, уже выспались?

— Нет, Они ждали, пока мы все сделаем!

— За что вам только деньги платят?

Бригадир стал оправдываться:

— Бензин ждали, а то бы…

Под трамваем и вокруг уже было расчищено. Оставалось затащить трамвай на рельсы.

— Через полчаса поедут люди, — сказал папа. — Пойдемте, дети, дома, наверно, беспокоятся.

Мы пошли. Небо снова было голубое, от земли поднимался пар. Повсюду шла расчистка улиц и дворов. Мужчины и подростки работали, женщины стояли в окружении детей и обсуждали случившееся. Мы часто останавливались, разговаривали со знакомыми. У одной калитки шел спор: выясняли — почему случаются наводнения. Мой отец тут же принялся объяснять причины.

Вышли на нашу улицу и увидели издали, как дядя Эмиль, орудуя лопатой, тщательно расчищает лунки деревьев. Папа что-то вспомнил, с тревогой взглянул на меня и, поколебавшись, удержал за руку. Когда Люся, Алеша и Леня достаточно удалились, он попросил:

— Не говори маме, что видела меня в клубе. Это ее очень огорчит.

Увидев мой недоумевающий взгляд, он запнулся и покраснел. Я тоже невольно покраснела.

У нас с папой бывали раньше тайны от мамы, но это всегда касалось моих шалостей. А что же такое натворил он? Но что бы там ни было, факт этот меня обрадовал — нашего полку прибыло, и я горячо заверила:

— Я не скажу, папа, не скажу!

По любопытство жгло, он это понял и усмехнулся с грустью:

— Ты не думай, что я обманываю ее. Я просто хочу оградить ее от ненужных волнений. Понимаешь, в чем дело?.. Для рабочих депо организованы разные кружки на общественных началах. Вот я и веду исторический кружок. Наши сейчас трамвай откапывали. Мы закончили занятие, вышли и… Очень сознательные ребята. И пожилые люди в нашем кружке есть!.. Она считает, что сейчас любые нагрузки для меня вредны. А я не могу без людей, без сознания того, что приношу им хоть какую-то пользу. Все мы, Ирина, должны что-то делать. Не сидеть, не ждать, пока что-то само по себе изменится к лучшему, а действовать. Только тогда жизнь станет лучше. — Он помолчал. — Конечно, если бы я смог вернуться на прежнюю работу…

— Но ты же выздоровеешь и опять…

— Нет, — он тяжело вздохнул. — Та работа уже не под силу мне.

Я не знала, как его утешить:

— Ты, папа, не бросай кружок!

— А сколько вопросов задают, как люди тянутся к знаниям!.. Не выдавай меня!

— Папа, ни за что!

Туфли цвета беж

Мама закончила учебный год, работая в две смены. У нее тоже болело сердце — от переутомления и от дум. После мухатгвердской истории она стала нервной и беспокойной. Она все искала «форму существования, которая обеспечила бы благополучие». Такой формы не находилось. Причину бед минувших и предстоящих мама прежде всего видела в нас самих: в доверчивости и идеализме моего отца, в моей несобранности и лени. Она хотела, чтобы я была счастлива в жизни. Но для этого требовались качества, которых, по ее мнению, у меня не было и в помине. «И это еще полбеды, — горячилась мама, — характер можно выработать, если захотеть». Ее огорчало, что я, имея совсем рядом такой хороший пример — это был мой брат, — совершенно не желаю подражать ему. Мой брат жил своей тихой, сугубо деловой жизнью, учился, правда, еле-еле, зато был лучшим из радистов в детской технической станции, много читал, готовил дома обеды и был, очевидно, доволен. А я… Я тосковала по далеким странам, и мысли мои постоянно витали где-то там, за тысячи километров от родного дома. Я бродила в лесах Амазонки, дружила с дикарями, я спасала белых медвежат, плавая с такими же, как я, смельчаками в Заполярье. А Курилы, Тибет, Океания, Огненная Земля — туда я тоже спешила в своих мечтах, «совершала» добрые дела, и это приносило мне огромное счастье. Из газет мы знали, что на Северный полюс полетела экспедиция. Начальником был Папанин, врачом Ширшов, радистом Кренкель. «Прожили первые сутки на советской полярной станции у Северного полюса. На дрейфующей льдине рядом с самолетом выросло пять палаток… У нас -12°, солнце, мелкая поземка…»