Там, где папа ловил черепах - [52]
Я сгорала от зависти к ним! А вот еще сообщение: «Девушки Тбилиси едут на Дальний Восток!» А я? Ведь все откроют и все построят, пока вырасту!
Мы с братом получились разные. Коля унаследовал в основном мамины черты, я — папины. Мама, желая выколотить из меня «эту дурацкую французскую восторженность и поразительную беспечность», пристрастилась сравнивать каждый мой шаг с поступками тети Адели. С тетей Аделью она меня сравнивала потому, что папа обижался, когда она сравнивала меня с ним. А тетя Адель была за стеной и не слышала. Мама говорила: «Что ты за ребенок? В нашей семье, — она имела в виду своих родителей, — таких экземпляров не было. Не-ет, это не моя дочь. Вот уж истинно божье наказание».
Был момент, когда в отместку за все эти обидные слова захотелось убежать из дома и не возвращаться никогда, но потом мне стало жаль маму — она просто совсем не знала, меня, — и я решила каким-то образом доказать ей, что не такая уж я никчемная. Вот бы стать знаменитой! А в какой области?
Как раз наша улица начала играть в театр. Почти в каждом дворе моментально образовалась своя труппа, и каждый день ставился новый спектакль. На репетиции времени не тратили. Зрители, они же и артисты, вихрем носились из одного двора в другой: то у одних спектакль, то у других. До самой темноты мотались туда и сюда.
Нашей труппой руководила Надя. А в худсовет вошли все артисты, в том числе и Нодари — наш сосед, и Надины сестрички-близнецы, которые уже подросли и следовали теперь за Надей повсюду.
И тут случилось то, чего я все-таки не ожидала. Я и раньше знала, что худа и бледна, но какие роли мне предложили: нищенка, конь… В «Коньке-горбунке» на моей спине должен был скакать Ленька, и я запротестовала. Ну ладно, он легкий, в конце концов протащила бы его по сцене, не в этом дело.
— Что, я похожа на лошадь? — печально спросила всех.
Худсовет призадумался.
— Искусство требует жертв, — вышла наконец из положения Надя и с важностью рассказала про артистку Стрепетову, которая была не то что худой, а почти что горбатой. А как играла? Но добиться такого успеха она смогла только потому, что тренировалась во всех ролях.
И я скакала по сцене с Ленькой на спине, я «ржала» и бормотала своему Иванушке слова надежды…
После спектакля Надя поздравила меня с небывалым успехом. И я решила: стану великой артисткой. Пусть тогда мама жалеет, что ругала меня. Мне казалось, что стать знаменитой очень просто. Вот ведь и тетя Адель — чуть было не стала знаменитой — муж помешал. А я замуж вообще не выйду — посвящу жизнь сцене.
В манере Нади хвалить и подбадривать чувствовалось явное подражание. Она вела себя точь-в-точь как директор нашего ТЮЗа Вассерман. Мы его очень любили, потому что он перед началом каждого спектакля мило и непринужденно беседовал с маленькими зрителями. Надя сделала мне несколько совершенно безобидных замечаний, которые были с радостью приняты мной, и, когда я торжественно объявила, что отныне посвящаю всю свою жизнь сцене, наша руководительница предложила мне сыграть… кота.
Ну и ну.
— Ты не можешь прыгать через всю сцену, — принялась убеждать Люся. — А для кота главное прыжки.
— И это впечатляет, — помолчав, произнесла Надя.
Я заколебалась: может, и правда? Но тотчас замотала головой:
— Людей хочу играть, людей!
Обрести славу великой артистки мне помогла чистая случайность: мама вытаскивала из сундуков вещи для просушки, и я увидела ее туфли цвета беж.
— Можно, я их примерю? Они мне, наверно, уже как раз!
— Да-а-а. — Глядя на туфли, мама сделала паузу и, закачав из стороны в сторону головой, выразительно пропела — «Были когда-то и мы рысака-ами…»
Я хотела примерить, но она засунула их под одежды на самое дно сундука:
— Не смей трогать. Это мои, можно сказать, единственные.
Она их сшила в год моего рождения. Тогда не было кожи, и мама с папой завели свинью. Когда свинья достаточно подросла, ее зарезали, мясо съели в свежем и засоленном виде, а кожу сдали, и сапожник сшил эти самые туфли цвета беж. Сначала мама берегла их, потому что они были новые и красивые. Потом поступила на службу, и не было времени наряжаться. Так, во всяком случае, считала она. Папа иногда говорил: «Надень свои новые туфли, чего ты ждешь?» А она отвечала: «Ладно, как-нибудь в другой раз». Прошли годы. Из миниатюрной и тоненькой мама превратилась в толстушку.
Примерила в прошлом году, а они ей малы. Я решила надеть эти туфли, когда мама уйдет: вот ахнут девчонки!
Через час, который показался мне годом, мама собралась на педсовет.
— Приду поздно. Отец тоже сегодня задержится в управлении. Прибери тут, и сварите с Колей суп.
Она еще стояла под окном, разговаривая с какой-то знакомой, а я, поглядывая на нее через марлевые подзорчики, уже напяливала на босые ноги чудо-туфли.
Вышла на улицу. Первые, кто увидел меня, были Надины сестры-близнецы. Пришла в длинной материнской юбке и Надя. Наверняка тоже надела без спроса. Эффект, произведенный видом туфель, превзошел все ожидания. Девочки молча ходили за мной по улице. Я вошла во двор, и они вслед. Прошествовала в сад. Чтобы удобнее было любоваться, они уселись рядком на скамейке. А я хвастливо вытягиваю вперед то правую, то левую ногу и верчу, верчу ступнями перед раздосадованными подружками.
Повесть советского писателя, автора "Охотников на мамонтов" и "Посёлка на озере", о случае из жизни поморов. Середина 20-х годов. Пятнадцатилетний Андрей, оставшись без отца, добирается из Архангельска в посёлок Койду, к дядьке. По дороге он встречает артель промысловиков и отправляется с ними — добывать тюленей. Орфография и пунктуация первоисточника сохранены. Рисунки Василия Алексеевича Ватагина.
Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.
«Прибрежный остров Сивл, словно мрачная тень сожаления, лежит на воспоминаниях моего детства.Остров, лежавший чуть в отдалении от побережья Джетры, был виден всегда…».
Герои произведений, входящих в книгу, — художники, строители, молодые рабочие, студенты. Это очень разные люди, но показаны они в те моменты, когда решают важнейший для себя вопрос о творческом содержании собственной жизни.Этот вопрос решает молодой рабочий — герой повести «Легенда о Ричарде Тишкове», у которого вдруг открылся музыкальный талант и который не сразу понял, что талант несет с собой не только радость, но и большую ответственность.Рассказы, входящие в сборник, посвящены врачам, геологам архитекторам, студентам, но одно объединяет их — все они о молодежи.
Семнадцатилетняя Наташа Власова приехала в Москву одна. Отец ее не доехал до Самары— умер от тифа, мать от преждевременных родов истекла кровью в неуклюжей телеге. Лошадь не дотянула скарб до железной дороги, пала. А тринадцатилетний брат по дороге пропал без вести. Вот она сидит на маленьком узелке, засунув руки в рукава, дрожит от холода…