Там, где папа ловил черепах - [53]
— Хочешь — верь, хочешь — не верь, — теребя на шее красные материнские бусы, сказала Люба. — Артистка из тебя не получится.
— Да? — состроила я ей рожу.
— Ну давайте распределять роли в «Золушке», — повеселела она.
Сердце екнуло и затрепетало: да, Люба пухленькая и кудрявая, но у меня туфли!
— А во что ты обуешься, во что?
Так просто и неожиданно решился вопрос кому быть Золушкой. Надя даже уговаривать не стала:
— Играй ты Золушку, Ирка. Вспомните, дети, Стрепетову. Это была величайшая артистка, и мы должны следовать…
Через несколько минут вся труппа была в сборе. Я готова была обнять весь мир:
— Тащите из нашей галереи все самое лучшее! До прихода мамы тыщу раз успеем занести все обратно!
И работа закипела. Тетя Тамара читала в своей комнате книгу и потому ничего не замечала вокруг. В этом отношении моя тетушка была просто прелесть. Мы сняли со стены ковер, вынесли в сад этажерку, ширму, стулья, картину «Утро в сосновом лесу». Люба тоже принесла такую картину.
— Чвенц асети гвакзс[58], — слегка удивился Нодари.
Прогудел пятичасовой гудок, а мы еще не были готовы. Алеша еле сдерживал рвущихся во двор зрителей, Надя гримировала артистов. Сама она играла мачеху — обожала роли злодеек.
— Пускать? — истошным голосом крикнул от ворот Алешка.
— Еще нет, еще нет! — заорали мы.
Наконец калитка распахнулась, зрители хлынули во двор. Мигом расселись на земле в саду.
— Занавес! — скомандовала Надя.
Лепя поднял на перекладину беседки нашу белую полотняную скатерть, и перед зрителями в изящных светских позах предстали сестры Барабулины. Я, ссутулившись, сидела в углу беседки и, обнимая дворовую метлу, громко, со стоном вздыхала. Мачеха и ее дочери не обращали на меня внимания. Люба сказала:
— Я выйду замуж за принца.
— Нет, это я буду женой принца, — заявила Вера.
— А ну, кто лучше поет? — Люба встала и, приплясывая, запела:
Зрители тихо подпевали. Под конец захлопали в ладоши. Люба, умолкнув, манерно раскланялась. Потом выступила вперед Вера и спела «Сулико». Я растерялась: а что мне спеть? Ах да! «Веселый ветер».
А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер, Веселый ветер, веселый ветер!
Моря и горы ты обшарил…
— Грустную пой, грустную! — прошептала Надя.
А какую грустную? Я грустных песен не знала. И затянула «Несжатую полосу» Некрасова на свой собственный, весьма неопределенный мотив.
— Хватит, теперь плачь!
Я зарыдала, а зрители почему-то рассмеялись. Тогда я и правда заплакала, да так горько, что все примолкли.
— Ой, сацкали[59] Золушка! Ай-яй-яй, несчастная си-рота-а!
Мои партнерши тоже в роли свои вошли и бросились на меня с кулаками. Так они представляли себе ярость великосветских дам. Я взяла и упала, даже не подогнув коленок. Ох и треснулась! Зато зрители захлопали так, что даже Бочия, обеспокоенный шумом, подошел к забору и посмотрел на нас. А Вера, Надя и Люба не замечали моего полуобморочного состояния — навалились, били сплеча. К счастью, занавес сам упал. Я еле встала.
— Прекрасно! — отдышавшись, сказала Надя. — Как это впечатляет!
Я вошла в прачечную, намочила затылок, вернулась за «кулисы» и начала переодеваться. «Вот теперь еще не так блесну», — подумала.
— Алеша, застегни корсет.
Он застегивал и, посмеиваясь, с интересом разглядывал мой «бальный» наряд: из-под кружевного, пронизанного китовым усом корсета тети Тамары выбивалось мамино сатиновое платье в горошек. А на шее моей была нитка жемчуга. Ненастоящего, конечно, но все равно прелестного. Его я тоже взяла без спроса и надеялась вернуть в шкатулку владелицы еще до того, как она вернется, с педсовета.
— Нравится мой наряд?
— Да ну-у-у, — расплылся в улыбке Алешка.
«Подожди, еще не то будет, когда я выйду на сцену и начну танцевать».
Занавес поднялся, и Надя-мачеха открыла бал. Все смотрели на меня. Я запела, отбивая такт каблуками. Бешеный ритм грузинской танцевальной песни захватил сразу всех — и артистов, и зрителей. Они ритмично хлопали в ладоши, я плясала все быстрее и быстрее. Охрипла, вспотела в своем негнущемся корсете, горели пятки и каблуки ушли куда-то в стороны. Ленька бил палкой в таз, Алешка верещал на гребешке, обтянутом папиросной бумагой, на сцену, не в силах сдержать веселья, ринулись зрители и запели, заплясали вместе со мной. В это время в саду произошло какое-то смятение, прямо перед собой я увидела разъяренную Ярошенчиху:
— Погибели на вас нема, чертовы диты!
Мы пустились бежать. Выскочив на улицу, никак не могли нахохотаться. Потом играли в кольцо с места. Я вытянула вперед прижатые друг к другу ладошки, а мысли мои были все еще там, на сцене. Алешка положил «кольцо» мне. Рассмеялась: он хороший, Алешка. И матери у него нет…
Стемнело. Пошел дождь. Я еле держалась на покривившихся каблуках. Но сняла туфли только у лестницы. В нашей галерее горел свет. Значит, пришли. Сердце екнуло и укатилось в пятки. Смотрю, Коля волочит из сада ковер.
— Не заходи пока домой — мама вне себя.
Я очень хорошо знала, что это такое, и вздохнула.
— Пошли к нам, — предложила Надя. — Посушишь над керосинкой туфли — может, они еще не совсем пропали. А зато знаешь как ты играла?
Повесть советского писателя, автора "Охотников на мамонтов" и "Посёлка на озере", о случае из жизни поморов. Середина 20-х годов. Пятнадцатилетний Андрей, оставшись без отца, добирается из Архангельска в посёлок Койду, к дядьке. По дороге он встречает артель промысловиков и отправляется с ними — добывать тюленей. Орфография и пунктуация первоисточника сохранены. Рисунки Василия Алексеевича Ватагина.
Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.
«Прибрежный остров Сивл, словно мрачная тень сожаления, лежит на воспоминаниях моего детства.Остров, лежавший чуть в отдалении от побережья Джетры, был виден всегда…».
Герои произведений, входящих в книгу, — художники, строители, молодые рабочие, студенты. Это очень разные люди, но показаны они в те моменты, когда решают важнейший для себя вопрос о творческом содержании собственной жизни.Этот вопрос решает молодой рабочий — герой повести «Легенда о Ричарде Тишкове», у которого вдруг открылся музыкальный талант и который не сразу понял, что талант несет с собой не только радость, но и большую ответственность.Рассказы, входящие в сборник, посвящены врачам, геологам архитекторам, студентам, но одно объединяет их — все они о молодежи.
Семнадцатилетняя Наташа Власова приехала в Москву одна. Отец ее не доехал до Самары— умер от тифа, мать от преждевременных родов истекла кровью в неуклюжей телеге. Лошадь не дотянула скарб до железной дороги, пала. А тринадцатилетний брат по дороге пропал без вести. Вот она сидит на маленьком узелке, засунув руки в рукава, дрожит от холода…