Там, где папа ловил черепах - [49]

— Дорогие мои, давайте выпьем за…

— Э, Анна Павловна, так нельзя, — бодро проговорил дядя Резо. — Сначала тамаду выбрать надо. Какой же стол без тамады?

— Правильно, правильно, — поддержали его товарищи.

— Ило, будь ты тамадой!

— За что такая честь?

— Выбираем тебя, все выбираем! — крикнул Эвгени.

Дядя Ило встал, расправил широченные плечи:

— Все, что есть на земле: хлеб, вино, дома, сады, — все создано руками наших предков. Наших бабушек, дедушек, родителей… Не было бы их, не сидели бы мы сейчас и не радовались жизни. Так выпьем за наших предков, за родителей! Пусть земля будет им пухом!

Дядя Ило подождал, пока выпьют и помощник наполнит стаканы, и провозгласил следующий тост:

— Что человеку надо? Человеку немного надо. Но чтобы была вера в то, что делаешь. Тогда и черный хлеб шоколадом покажется, трудности будут нипочем. Когда человек понимает, зачем живет, для какой большой цели, душа у него поет, он настоящий человек. Эрнест Эмильевич! За тебя хочу выпить, ты такой человек! Разреши поцеловать тебя и пожелать тебе полного выздоровления!

— Эрнест, генацвале, как ты нас, деповских, кормил, пусть так все другие совхозы своих шефов кормят! — Эвгени тоже поцеловал папу.

Дядя Резо, сидевший рядом, обнял моего отца и сидел, не снимая руки с его плеча.

Мама вдруг сказала:

— Бедный Михаил Силованович, — и беззвучно заплакала.

— Эх! — в сердцах воскликнул дядя Ило, сел, низко опустил голову.

— Неужели его и вправду?..

— Ох, шакалы!

— А говорят, будто он… — тетя Адель умолкла.

— Вранье! — дядя Ило поднял голову. — Михо мой сосед, я-то знаю, какой он человек. Мешал он им, шакалам.

— А как теперь его семья?

— Жена врач, в деревню работать уехала, так что нужды они не узнают. Но человека жалко, ох как жалко!

— Выпьем за Михаила Силовановича, за нашего Михо!

Мама попросила слова, встала.

— Хочу, чтобы мы выпили за всех добрых, честных и благородных, — она хотела добавить еще что-то, не нашла слов, на глаза опять набежали слезы. — Верю, жив он! Не может быть, чтобы судьба распорядилась так несправедливо!.. И еще я хочу предложить тост за нашего спасителя — хирурга Ахметели! За всех вас, за всех! Спасибо вам, люди!

Она села и тихо заплакала от переполнявших ее чувств.

— Ну не надо, не надо, — попросил папа.

— Нервы, — вздохнул дядя Резо.

— Плакать сегодня нельзя, сегодня праздник, — бодрым тоном проговорил дядя Эвгени. — Помощник! Почему не помогаешь тамаде? Наполни стаканы!

И дядя Ило провозгласил тост за детей, за всех сразу, и закончил его так:

— Рельсы бегут издалека — рельсы жизни нашей, работы, судьбы. И они не обрываются, несмотря ни на что — убегают вдаль… Дети достойно продолжат наш путь. Таков закон жизни. Ради этого мы боролись, трудились и трудимся, приносим жертвы… Что будет, кто знает?..

— Говорят, если войны не будет, Советский Союз в 1960 году станет самой сильной и самой богатой страной мира, — сказал Коля.

— Да, да, говорят, транспорт будет бесплатный и хлеб, — поторопилась обрадовать всех тетя Адель.

— И кино будет бесплатное, и кино, — добавила я.

— Я не доживу, — вздохнула мама.

— Почему? — спросил папа.

— Слишком много пережито.

— Ничего, доживем. Обязательно доживем! Извини, тамада, перебили. Слушаем тебя.

Позволив выговориться нашей недисциплинированной семье, дядя Ило, ничуть не снижая пафоса, с чувством повторил:

— Что будет, кто знает?.. Но… Как сказал Шота Руставели: «Зло сразив, добро пребудет в этом мире безраздельно». Да здравствует победа разума и добра! — И он в полный голос запел «Мравалжамиэр». Мужчины дружно подхватили.

Наши будни

Это был настоящий гиж-марти. То жарко — солнце во все лопатки, то сильные, холодные ветры с дождями — промозгло, как в январе. А в середине апреля зеленую траву вдруг покрыл снег. Потом начались грозы с жуткими раскатами грома. Тетя Тамара, боявшаяся пожаров, каждый раз кричала в панике:

— Закрывайте форточки! Скорей! Молния втягивается сквозняком!

И мы бежали, запирали форточки на крючки и глядели на громыхающее в молниях небо.

Накануне майских праздников разразился такой ливень, что мутный, несущийся с гор поток рокотал, волоча по мостовой камни, под самыми окнами. Если помнить, что улица была наклонена в нашу сторону, можно себе представить, какой водоворот образовался на нашем тротуаре. Было страшно. Штукатурка на потолке в дядиной комнате намокала все сильнее и сильнее, дядя полез на чердак, вылил в чердачное окно набравшуюся в тазы воду и снова подставил тазы под протекающие в крыше места.

— Что ж? На чердак лезть придется? — нервно хохотнула тетя Тамара.

Фантазия моя разыгралась: это было бы здорово — сидеть, прижавшись друг к другу, под крышей, по которой гулко барабанит дождь, и смотреть через чердачное окно, словно мы в бушующем океане и наш «корабль» швыряет по воле волн туда и сюда.

— Тетя Тамара, а правда: давайте залезем!

Мама и тетя Адель поспешно переходили от окна к окну.

— Какое счастье, что пурня[44] и сад Кипиани заслоняют от этой стихии!

— Неужели вода еще поднимется?

— А где Эрнест? Ему давно пора быть дома.

— Застрял где-нибудь.

— Что-то в последнее время он часто где-то застревает. Опять, наверно, какие-нибудь общественные дела, а собственная крыша течет.