Там, где бежит Сукпай - [40]

Кику был странным человеком. Он пришел к нам с Анюя искать невесту. Здесь он женился на сестре шамана Дадзули. Но случилось так, что жена его умерла в то время, когда Кику ходил за товаром на маньчжурскую землю. Черная оспа унесла тогда все семейство шамана. С тех пор Кику стал мрачным, молчаливым.

— Что такое? — спросил Сесили, подходя к костру, Чауна сердито прикрикнул на собак:

— Та![69]

Чауна уже давно стоял возле костра и наблюдал за всем, что здесь происходило. Увидев Сесили, он отозвал его в сторону. Набивая табаком трубку, сказал:

— Кику — наверно, шаман. Я так думаю.

— Да, кажется, он будет шаманить, — угрюмо отозвался Сесили.

— Ты помнишь, Иванса тоже сперва больной был, потом стал шаманить.

К костру подходило все больше людей. Сесили покачал головой.

— Большая сила у шамана, — и, обернувшись к подросткам, сказал: — Идите отсюда1 Спать идите!

Шаман Иванса меж тем продолжал камланье.

— Злой дух вселился в Кику, — объяснял он. — Русские все дело испортили. Надо уходить отсюда подальше. Два рода Кимонко и Кялундзюга не могут жить вместе.

Никто не знал, как лечить Кику от такой болезни. Утром он уже ходил вдоль берега веселый, складывал на бат мешки с продуктами и уговаривал стариков идти вверх по Хору на старые кочевья. Он первым покинул наш табор. Вместе с ним ушел Иванса. Я видел, как Ила взяла в свои тоненькие руки шест и стала на середине бата. У меня сжалось сердце.

— Будем собираться домой, в Джанго, — сказал однажды отец. — Скоро кета пойдет. Надо запасаться на зиму юколой.

Через несколько дней вверх по Хору потянулись длинные долбленные баты с грузом, со всем скарбом. Охотники пошли рыбачить на Катэн, на Чукен по шумным притокам Хора. Там стояли их юрты. Только на Тулами, где от черной оспы вымерло все стойбище, никто не заглядывал.

Около устья реки Кафэн над самой большой юртой взметнулся флаг туземного совета. Вокруг стоял дремучий темный лес. Над верхушками елей далеко синели сопки. Оттуда по распадкам со звоном бежали ключи. Они будили тайгу.

Куда бы ни шли охотники, где бы ни рыбачили, но здесь теперь поселилась их новая судьба, и сюда они приходили, как к самому яркому костру, где было много тепла и света.

ГОРА ПУГАЛИ

В эту зиму была хорошая охота. Снег выпал глубокий, Любого зверя догонишь на лыжах. Окутанный белым инеем, лес вздрагивал от гулких выстрелов и молчал. Под пушистыми снеговыми шапками темнели ельники, дразнили своим веселым нарядом, прятали под ветвями узорчатые следы на снегу. Но разве упрячешь след от охотника?

Меткие пули перекликались в сопках, в долинах замерзших ключей. Новые охотничьи ружья били без промаха. Люди шли на охоту с полными котомками за плечами. В котомках лежали белые лепешки, сахар, табак, сушеное мясо. С тех пор, как у нас появился туземный совет, тайга стала добрее. Лыжи как будто сами взлетали на сопки, мчались вниз и снова взлетали.

Мы остановились в верховьях реки Дурми, далеко за перевалом. Под крышей густого ельника поставили палатку. От железной печки вокруг разливалось такое тепло, что охотники сбросили рубахи. Нас было пятеро: Елисей, Енгели, Сигданка и мы с братом Санчи. Сидели на мягком лапнике, как на медвежьей шкуре. Сигданка приготовила ужин. За палаткой было темно. Голубой снег искрился под лу. нным светом.

— Как завтра пойдете? Все вместе или каждый будет делать свою тропу? — спросила Сигданка, разливая в чашки жирный суп. Серебряная серьга в носу покачивалась при каждом ее движении.

Давно уже Сигданка носила эту серьгу. Когда она была еще невестой, отец ей привез это украшение и заставил надеть. Сигданка прожила тяжелую жизнь. Она рано овдовела, и ей самой пришлось учить сыновей охотиться. Это была мудрая женщина. Она пела песни по-особому, как никто не умел. Я учился у нее слагать их так, чтобы они складно звучали. Сигданку избрали в туземный совет. Она не могла понять, чем заслужила такое уважение, но к мудрым словам женщины уже давно прислушивались лесные люди. Отцу, который продал свою дочь богатому старику, она рассказывала сказку о том, как любовь не боится смерти; брату, который не захотел поделиться с братом добычей, она говорила о том, как жадность превращает людей в деревья. Сигданка знала так много сказок, что каждый день могла говорить новую. Перед сном я попросил ее рассказать сказку. Я любил ее слушать. Поджав под себя ноги, она сидела, держа в руках длинную трубку, такую же, как у моей бабушки. Голос ее то дрожал и переливался, как волна, то шелестел, как ветер по вершинам деревьев.

— Э-э-э… Анана-анана оно биса… (Давным-давно это было).

Сказка была длинная. Наверно, родилась эта сказка в зимнюю ночь, когда за юртой шумела метель, а в щели врывался ветер и не давал никому уснуть. Люди лежали, прижавшись друг к другу. Голодные дети плакали, просили есть, а старая мать говорила им сказку о том, как смелый, ловкий парень подружился с красивой птицей и летал с ней в теплые страны. Когда Сигданка окончила сказку, мои друзья уже спали. Утром она первая выглянула из палатки. За палаткой шумел ветер.

— Вы бы лучше не ходили сегодня в тайгу. День плохой. Ветром замело все следы. Подождите… — сказала Сигданка, ежась от холода.