Та заводская проходная… - [7]

Я сел за стол и придвинул к себе газету с очками… Снаружи, от прикрытых ворот, донеслась другая «музыка» — звон цепочки о металл. Не вставая со стула, я выглянул в застекленную дверь. Это был Сема Бесфамильный, шофер дира. Добрый знак: «королевская рать» закругляет выпивку и разъезжается по домам, вызвали водителя по пейджеру. Бедный мой Минорий хоть вздохнет свободно, да и сам тут же навострит лыжи, к моему великому облегчению…

Сема свернул было к моей конторке, но, поймав мой взгляд в дверном стекле, решил ограничиться языком жестов: вопросительно ткнул пальцем вперед, в сторону гаража. А я своим указательным пальцем помахал отрицающе, а затем поманил его к себе. Связь на уровне интердикции у меня с водилами была блестяще отлажена.

Пока Бесфамильный сделал несколько шагов до моей конторки, я уже держал в левой руке ключи от бокса с иномарками, а правой приоткрыл дверь, чтобы Семе не трудиться. Так я встречал всех, кого успевал: наружная дверная ручка сильно разболталась и часто двигалась вхолостую.

После ключеврукувложения (хорошее слово, правда?) узкие сухие губы шофера тронула слабая, почти неприметная постороннему глазу улыбка. И это был истинный раритет. Долгое время я считал Сему Бесфамильного самым хмурым, мрачным человеком на заводе, а возможно, и во всем Петербурге. Небольшого росточка, щуплый, с редкими темно-русыми волосами на маленькой голове, с лицом, иссеченным морщинами бесконечного недовольства жизнью, он являл собой жалкое зрелище. Я и жалел, в меру своих способностей и талантов: наверное, с год пытался его развеселить своими шуточками и остротами… Через год мои старания увенчала его первая джокондовская улыбка. А сейчас у нас уже большой прогресс: перекидываемся, бывает, парой-другой слов. И остаемся вполне довольными друг другом…

Я вернулся к столу и нацепил очки. Так-с…

«Небольшая группа кликуш, шайка». Опять! Есть же в русском языке другие слова, известные мне, скромному человеку без диплома о высшем образовании, а лишь с «моими университетами»!.. Например, вот: «Основное исходное положение какой-нибудь теории, учения, науки». Ну, это мы знаем, проходили, это — постулат. Я стал уверенно вписывать буквы, но, к своему ошеломлению, обнаружил недостачу одной клетки. Их было всего семь. «Постулат» не годился. Но ведь он — «основное положение», уж в этом я был уверен, даже дома в словари бы не полез. А их у меня, «самородка», масса, включая четырехтомник Даля, который стоит себе в шкафу и очень редко мешает мне жить… Кстати, нет ли у «постулата» какого-нибудь синонима?.. Как же, есть: «аксиома». Подходит! Я уже исправил «П» на «А», но только сейчас обнаружил, что искомое слово пересекает по вертикали уже вписанное мной раньше словцо «бра» — настенный светильник… Значит, и «аксиому» побоку? Просто бред!!

Я откинулся на спинку стула и снял очки. Нет, моя голова не создана для кроссвордов, чайнвордов, сканвордов и ребусов. Дома ко мне и мысль такая не придет: заняться головоломками…

Телефон все зуммерил упрямо и уныло… Тоска!

Я вставил в мундштук сигарету «Прима», щелкнул зажигалкой и, затянувшись ядреным дымом, решил выглянуть наружу. И как раз вовремя; говорите, что нет телепатии: к проходной подкатило черное «вольво». Сема за рулем сохранял на лице обычное свое выражение трагической безысходности. Справа от него величаво восседал г-н дир, Федор Вульфович Лиманов. Как стеклышко, ни в одном глазу. И без тени «мировой скорби», терзающей его соседа… Говорят, что первые признаки опьянения, кроме легкого румянца, появляются у него лишь после третьей бутылки водки, если считать «на нос». Попробуйте не уважать такого человека!.. И что ни говори, а вытянул завод. Сколько их позакрывалось в начале 1990-х, а наш выжил и сейчас только что не процветает. Без единой, кстати сказать, задержки зарплаты за все эти нелегкие годы. Это надо ценить… Ну ясно, себя не обидели! Ясно: понакупали себе иномарок, назначили сами себе заоблачные оклады («директорская прихватизация») — все это ясно как день и не вызывает добрых чувств в рабочем человеке. Но главное-то — завод стоит крепко. И зарплата, скромная, да чтоб только штаны не спали, повышается регулярно, поспешая за инфляцией…

В нашем патерналистском обществе от патера, патрона зависит почти все, от остальных — все остальное…

Нажимая на кнопку открытия ворот, я пытался разглядеть тех, кто на заднем сиденье «вольво». В мою профессиональную обязанность входит — все знать. Ибо меня постоянно обо всем спрашивают: кто въехал, кто выехал… где сейчас директор: в кабинете или на территории… а где его зам, г-н Сохатов?.. Вот это мне и было сейчас любопытно: где Сохатов, ибо на заднем сиденье машины, как обыкновенно, его массивной, одутловатой физиономии не было видно рядом с очень усатым г-ном Живенко. Значит, остался где-то на территории? С какой целью, хотелось бы знать?.. Тоже беспокойный человек, подобно Минорию Степановичу. Еще и похлеще!

Днем, «по трезвянке» — какое! с утра начинает по рюмке закладывать, — нормальный вроде мужик. Очень, правда, задумчивый и серьезный, жуть озабоченный, с виду, заводскими проблемами. Широким шагом ширяет мимо нас, дежурных (для рукопожатия утром не забудет, впрочем, свернуть), — высокий, с широченными обвислыми плечами и набыченным лицом, грузно топая… Это про него Владимир Маяковский сказал: «Что может хотеться этакой глыбе?» Вечером, ближе к ночи, мы узнавали, что ей, глыбе, алчется: застукать кого-нибудь из охраны за сном и всяческим отсутствием бдительности, поднять бучу и навести шороху. Такое хобби у человека… Наутро в кабинете Лиманова по его докладам делаются «оргвыводы», подчас анекдотического свойства.