Та заводская проходная… - [8]

Как-то, месяца три назад, гуляя где-то в заводском поселке, Сохатов перелез через наши железнодорожные ворота и заглянул в будку ночной охраны. Она была пуста. В темпе аллегретто (а как все медведоподобные, он проворен и шустр) Сохатов пробежался по территории, никого не увидел и на обратном пути в поселок вновь заглянул в будку с тем же результатом. В следующее мое дежурство, через трое суток, мне сообщили, что отличному человеку, Марку Семеновичу Засыпкину, грозит увольнение за то, что ночью покинул свой пост. Я еще не видел Марка Семеновича и не говорил с ним, но почувствовал острую потребность вмешаться в ход этого катаклизма. Остановил Лиманова на проходной.

— Федор Вульфович, — сказал, — что за история с Засыпкиным? Я слышал, что его хотят уволить?..

— Да, вопрос решается.

— За что?! — вскричал я. — Это самый добросовестный работник во всей нашей охране! С ним я спокоен за наши тылы.

— Ночью покинул свой пост, — сухо объяснил Лиманов, делая попытку обойти меня и шагать своим путем.

Но если уж во мне загорелась жажда справедливости, отвязаться от меня было не так-то просто.

— Быть того не может!.. Когда, в какое время?

Получив ответ, я рассмеялся:

— Да он в это время, после обхода территории, зашел ко мне, мы выкурили по сигарете, минут десять, не больше, посидели, и я пошел его провожать. Вот и все его «преступление»… Нет, вы уж отмените свое решение. Это же сущий анекдот! Делать обходы территории — наша обязанность.

Так я отстоял Марка Семеновича от увольнения. Точнее сказать, внес свою лепту. Полагаю, что и Минорий сообщил диру свое хорошее мнение о Засыпкине, которое высказывал мне не однажды…

В открытых дверях конторки возник Минорий Степанович.

— Это директор выехал, да?

Я был занят: нажимал на очень упругую кнопку закрытия ворот, поэтому лишь кивнул.

— А остальная гоп-компания?

Я вышел из конторки, глянул в сторону гаража и рассмеялся:

— Вон они, голубчики!

По «аллее» к нам приближались два очень шатких (и хорошо еще, что не валких) человека: тонкий г-н Зверев и толстый г-н Дасмаковский. Они живут в заводском поселке за оградой и уходят с «королевских» гулянок пешком, горланя любимые песенки. На сей раз в их репертуаре была: «А когда на море качка…» Песня вполне соответствовала действительности: качало их знатно, заносило то в одну сторону, то в другую, так что им на двоих едва хватало дороги, где легко разъезжаются три «КамАЗа».

— Вот черти! Дают концерт! — хохотнул Минорий почти с восхищением, а может, и с завистью: так вольготно, с песнями, гулять по родному заводу ему в жизни не доводилось. Носом не вышел, и образование не то. А казалось бы: и пост не ниже, чем у этих, дировских любимчиков, и… живот ничуть не меньше дасмаковского…

Меня же занимала другая проблема:

— Ну как? — спросил шефа. — Вызвали вытрезвитель?

— Нет, не дозвонился. Все время занято.

Минорий еще отсмеивался, глядя на наших записных гуляк, но голос его уже перешел в другую, озабоченную, тональность.

— Работы у них много, — не без ехидства пояснил я и тоже сменил тональность. — Ничего страшного. Придет Сниткин, мы навестим солдатика. Миша за ним ночью приглядит.

Минорий покачал головой многозначно: ох непорядок… ну ладно, что делать, пускай… обойдется…

Близ ворот наши гуляки, улыбаясь во всю Ивановскую, «врубили» свою песню на полную мощность. Высокий, поджарый, слегка сутулый Зверев вдохновенно дирижировал обеими длинными руками:

А когда на море качка

И бушует ураган,

Приходи ко мне, морячка,

Я тебе гитару дам…

Красное лицо Минория Степановича выражало полный восторг.

— Браво! — сказал я и хлопнул в ладоши: стараются ребята. Но у меня была и своя забота: — А где Сохатова бросили? — спросил.

— А он пошел на обход территории, — сказал Зверев.

— Он у нас любит порядок, — хохотнул Дасмаковский, поглаживая русый «керенский бобрик» на своей шарообразной голове.

— Только почему-то всегда «на бровях», — сказал я.

— А это уж у кого какой нрав…

— Каждый по-своему с ума сходит, — уточнил Зверев мысль своего собутыльника и подмигнул мне совершенно трезвым карим глазом… Вряд ли мне доводилось видеть на заводе более симпатичного пьяницу. Вот спроси у него сейчас «полтинник» до получки, он сразу же полезет в карман: «Не знаю. Не знаю, что у меня там осталось». А вытянув горсть мятых купюр, удивленно и весело вскрикнет: «Смотри-ка, есть!» И выдаст полтинник. А потом, во время отдачи, еще отнекивается: «Да ты чего? Ничего я тебе не давал!» — артистическая жилка всегда тремолировала в Звереве…

Ворота были уже приоткрыты, но, беря во внимание шаткость «гоп-компании», я распахнул их до упора. Чуткий Зверев оценил этот факт, разведя руки: это нам, что ли? — а я в ответ изобразил волнование… Качаясь из стороны в сторону, они вышли за ворота на проспект Безымянных Шустрил (скажем так) и загорланили там нестройным хором:

А когда на море качка

И бушует ураган…

Мы с Минорием, улыбаясь и качая головами (вот умора!), разошлись по своим конурам… Я залил водой электрочайник и включил его в сеть… Но заняться кроссвордом мне вновь не удалось: к проходной подошла свежая порция гуляк — на сей раз из трубного цеха… Я посмеялся, глядя, как одну рыжекудрую и веснушчатую девчушку по очереди обнимают и тискают два низкорослых паренька. Ей было все равно кто, одинаково приятно, но идти вперед это мешало, и она выпутывалась из одних объятий, чтобы тут же попасть в другие… Всюду жизнь, кривовато улыбаясь, думал я, закрывая за ними створки ворот, и все ее проявления одинаково почтенны…