Сюрпрайз (Петербургские мосты) - [4]

— Нет, — ответила Оля.

— Вот именно. Удивительное дело. В молодости был похож, а потом, видимо, отцовские гены взяли свое. Она актрисой была. «Она вас любит» — такое кино видели?

— Значит, это ваша дача? Извините, тогда я пойду.

Оля поискала, обо что затушить сигарету.

— Дача уже не моя. Продали, в прошлом году. Так что мы в каком-то смысле в равном положении… Новый хозяин не спешит, правда, ее обустраивать…

Снова помолчали, Оля выпустила дым в окно. Пора бы, наверно, в самом деле… Приключение должно заканчиваться вовремя. Иначе рухнет какая-нибудь лестница…

— Оля держалась за его руку…

Она вздрогнула, услышав свое имя. Ее собеседник, раскрыв где-то на середине, читал вслух книгу.

— …Они шли по набережной. Ей было приятно, что в этой петербургской ночи, еще не белой, кто-то был рядом с ней, кто-то вдруг решил вести ее петляющим маршрутом, заходя в ночные кафе, чтобы хлопнуть вместе по рюмке водки. И этот кто-то был совершенно ей не знаком. Домой не хотелось, потому что дома был муж, взрослая дочь и собака, но не было любви. И потому ей хотелось ночного простора, раз уж вышло так, что мосты разведены, тепло и кто-то ведет ее под руку. Она вытащила телефон, сфотографировала задранный в светлеющее небо пролет Троицкого моста. И потом вдруг развернулась, раскинула руки в стороны и прошептала: «Обними меня». И закрыла глаза, словно боясь, что ее желание не сбудется…

Он прервал чтение, втянул дым.

— Почему вы дачу продали? — спросила Оля.

— За долги.

Оля взяла фотокарточку, перевернула. На обратной стороне надпись: «Инна Кмит, советская актриса…» Нет, она не знала такой.

— А чего книги не забрали?

— Без меня продавали. Я в больнице лежал. Все срочно произошло.

— Не жаль было? Память о маме…

— А вам было бы жаль?

— Мне?..

Оля задумалась. Нет, наверно. Потому что она не хотела никакой памяти о матери. Потому что чувствовала свою мать в себе. Ее характер, ее повадки, ее жесты, ее манера смеяться — все это она ловила в себе, как будто была не самостоятельной единицей, а каким-то придатком, случайной копией, слегка расходившейся с оригиналом — в цвете волос, росте и возрасте. И это ее бесило. Она и из родительского дома, когда уходила десять лет назад, ничего не взяла. Сказала, что все купит сама. Заработает — и купит.

— А почему сейчас не заберете? Новому-то хозяину они вряд ли нужны.

— Книги — это часть дома. Они здесь с самого начала. Если полазить по полкам, то найдете книги и шестидесятых годов, и семидесятых, и другие. Всех годов. Они стали частью дома. Как пыль.

— Книги — как пыль?

— Да. Как пыль.

— Забавно.

— А что как не пыль? Книги пылят буквами. А буквы — это фантастические существа. Они соединяются друг с другом. И все полагают, что это соединение что-то значит.

— Как-то сложно вы говорите.

— А как вы относитесь к тем, кто вас обманывает? — он наполнил стаканчик почти до краев. Оля видела, как подрагивает его рука, отчего коньячная струйка то прерывалась, то возобновлялась. Ей вдруг тоже захотелось выпить. На веранде, в густой тени деревьев было прохладно, вся жара осталась там: на улице, на платформе, на дороге, где сейчас Игорь объясняется с гайцами, сует им, наверняка, деньги…

— Если по мелочам, то фиг с ними…

— А если по-крупному?

— По-крупному?

Кто ж любит, если по-крупному. Да разве можно сделать так, чтобы тебя не обманывали? Оле казалось, что она всегда вовремя чувствует обман, особенно тот, на который ей не хочется вестись. Бывают обманы, когда закрываешь глаза, пропускаешь вранье через себя, будто спускаешь застоялую воду в кране. Чтобы так, без нервов…

— Не люблю, — ответила она, вспомнив про Игоря, про телефон, который валялся в траве и не звонил. И его вранье она тоже пропускала через себя. Нет, ловить его на обмане ей не хотелось, она верила, что справится без крайних мер. Без таких, которые использовала ее мать, устроив невероятную комбинацию, чтобы застукать своего мужа, ее, Олиного, отца, с любовницей. И причем в такой унизительный для обоих момент. Да еще хотела, чтобы и Оля тоже это видела. Гнусность, за которую Оля ненавидела ее.

— А налейте мне тоже, — вдруг попросила она.

Он налил… Но ведь это просто приключение. Просто приключение.

— Так вот, книги обманывали меня всю жизнь. Может, я сам виноват и слишком много значения придавал им по незрелым годам. Читаешь про сказочные страны, а истории эти оказываются лишь странными сказками. И живешь ты далеко не в сказочной и не волшебной стране. Да и другие страны, если разобраться, не лучше. Читаешь про великую любовь, а года идут, а любовь какая-то мелкая, незначительная, как вода без газа. Да и то все норовит кончиться. Читаешь про подвиги тела и величие души, а оглядываешь себя — тело есть, а подвигов нет, и не душа, а душонка, так, на рупь двадцать. Читаешь про свершения и открытия, а вокруг — суета да рыжая масть. Вот и получается, что читаешь их, книги-то, только чтобы забыться, отвлечься от настоящего. И с каждой прочитанной книгой в тебе все больше тяга к фальши. Ты привыкаешь к ней, как к удобной одежде. Но потом вдруг случается что-то. И когда ты вдруг понимаешь, что твоя жизнь изменилась, нужно менять все. Нужно менять одежду, дом, воздух, запахи, вкусы… Поэтому я их отсюда и не забираю.