Сюрпрайз (Петербургские мосты) - [4]
— Нет, — ответила Оля.
— Вот именно. Удивительное дело. В молодости был похож, а потом, видимо, отцовские гены взяли свое. Она актрисой была. «Она вас любит» — такое кино видели?
— Значит, это ваша дача? Извините, тогда я пойду.
Оля поискала, обо что затушить сигарету.
— Дача уже не моя. Продали, в прошлом году. Так что мы в каком-то смысле в равном положении… Новый хозяин не спешит, правда, ее обустраивать…
Снова помолчали, Оля выпустила дым в окно. Пора бы, наверно, в самом деле… Приключение должно заканчиваться вовремя. Иначе рухнет какая-нибудь лестница…
— Оля держалась за его руку…
Она вздрогнула, услышав свое имя. Ее собеседник, раскрыв где-то на середине, читал вслух книгу.
— …Они шли по набережной. Ей было приятно, что в этой петербургской ночи, еще не белой, кто-то был рядом с ней, кто-то вдруг решил вести ее петляющим маршрутом, заходя в ночные кафе, чтобы хлопнуть вместе по рюмке водки. И этот кто-то был совершенно ей не знаком. Домой не хотелось, потому что дома был муж, взрослая дочь и собака, но не было любви. И потому ей хотелось ночного простора, раз уж вышло так, что мосты разведены, тепло и кто-то ведет ее под руку. Она вытащила телефон, сфотографировала задранный в светлеющее небо пролет Троицкого моста. И потом вдруг развернулась, раскинула руки в стороны и прошептала: «Обними меня». И закрыла глаза, словно боясь, что ее желание не сбудется…
Он прервал чтение, втянул дым.
— Почему вы дачу продали? — спросила Оля.
— За долги.
Оля взяла фотокарточку, перевернула. На обратной стороне надпись: «Инна Кмит, советская актриса…» Нет, она не знала такой.
— А чего книги не забрали?
— Без меня продавали. Я в больнице лежал. Все срочно произошло.
— Не жаль было? Память о маме…
— А вам было бы жаль?
— Мне?..
Оля задумалась. Нет, наверно. Потому что она не хотела никакой памяти о матери. Потому что чувствовала свою мать в себе. Ее характер, ее повадки, ее жесты, ее манера смеяться — все это она ловила в себе, как будто была не самостоятельной единицей, а каким-то придатком, случайной копией, слегка расходившейся с оригиналом — в цвете волос, росте и возрасте. И это ее бесило. Она и из родительского дома, когда уходила десять лет назад, ничего не взяла. Сказала, что все купит сама. Заработает — и купит.
— А почему сейчас не заберете? Новому-то хозяину они вряд ли нужны.
— Книги — это часть дома. Они здесь с самого начала. Если полазить по полкам, то найдете книги и шестидесятых годов, и семидесятых, и другие. Всех годов. Они стали частью дома. Как пыль.
— Книги — как пыль?
— Да. Как пыль.
— Забавно.
— А что как не пыль? Книги пылят буквами. А буквы — это фантастические существа. Они соединяются друг с другом. И все полагают, что это соединение что-то значит.
— Как-то сложно вы говорите.
— А как вы относитесь к тем, кто вас обманывает? — он наполнил стаканчик почти до краев. Оля видела, как подрагивает его рука, отчего коньячная струйка то прерывалась, то возобновлялась. Ей вдруг тоже захотелось выпить. На веранде, в густой тени деревьев было прохладно, вся жара осталась там: на улице, на платформе, на дороге, где сейчас Игорь объясняется с гайцами, сует им, наверняка, деньги…
— Если по мелочам, то фиг с ними…
— А если по-крупному?
— По-крупному?
Кто ж любит, если по-крупному. Да разве можно сделать так, чтобы тебя не обманывали? Оле казалось, что она всегда вовремя чувствует обман, особенно тот, на который ей не хочется вестись. Бывают обманы, когда закрываешь глаза, пропускаешь вранье через себя, будто спускаешь застоялую воду в кране. Чтобы так, без нервов…
— Не люблю, — ответила она, вспомнив про Игоря, про телефон, который валялся в траве и не звонил. И его вранье она тоже пропускала через себя. Нет, ловить его на обмане ей не хотелось, она верила, что справится без крайних мер. Без таких, которые использовала ее мать, устроив невероятную комбинацию, чтобы застукать своего мужа, ее, Олиного, отца, с любовницей. И причем в такой унизительный для обоих момент. Да еще хотела, чтобы и Оля тоже это видела. Гнусность, за которую Оля ненавидела ее.
— А налейте мне тоже, — вдруг попросила она.
Он налил… Но ведь это просто приключение. Просто приключение.
— Так вот, книги обманывали меня всю жизнь. Может, я сам виноват и слишком много значения придавал им по незрелым годам. Читаешь про сказочные страны, а истории эти оказываются лишь странными сказками. И живешь ты далеко не в сказочной и не волшебной стране. Да и другие страны, если разобраться, не лучше. Читаешь про великую любовь, а года идут, а любовь какая-то мелкая, незначительная, как вода без газа. Да и то все норовит кончиться. Читаешь про подвиги тела и величие души, а оглядываешь себя — тело есть, а подвигов нет, и не душа, а душонка, так, на рупь двадцать. Читаешь про свершения и открытия, а вокруг — суета да рыжая масть. Вот и получается, что читаешь их, книги-то, только чтобы забыться, отвлечься от настоящего. И с каждой прочитанной книгой в тебе все больше тяга к фальши. Ты привыкаешь к ней, как к удобной одежде. Но потом вдруг случается что-то. И когда ты вдруг понимаешь, что твоя жизнь изменилась, нужно менять все. Нужно менять одежду, дом, воздух, запахи, вкусы… Поэтому я их отсюда и не забираю.
«л-т Пичужкин. Хорошо. Ответьте тогда на другой вопрос. Каким образом вы возвращались из… из прошлого? гр-н Лиховской. Таким же. Подходил и открывал дверь».
«Йозеф Крааль (1963–1149) — чешский алхимик и рисовальщик. Как говорят, связал воедино расстояния и годы, жил в обратном ходе времени. Оставил после себя ряд заметок о своих путешествиях. Йозеф Крааль отмечает, что продал последние мгновения своей жизни шайтану Ашкаму Махлеби. Если это действительно так, то последние факты жизни Йозефа Крааля скрыты в одном из устройств, которые находятся в коллекции членов Brewster Kaleidoscope Society».
«В среду всегда была осень. Даже если во вторник была зима или весна, а в четверг — лето или весна. Осень. С моросью, вечной, как телевизионные помехи. С листопадом, когда падали с ветвей не листья и календарные листочки, а медные листы — сагаты, караталы, кимвалы, прочие тарелки, и звук их длился пусть едва слышно, но весь день, существуя как часть пения».
Ну вот, одна в большом городе… За что боролись? Страшно, одиноко, но почему-то и весело одновременно. Только в таком состоянии может прийти бредовая мысль об открытии ресторана. Нет ни денег, ни опыта, ни связей, зато много веселых друзей, перекочевавших из прошлой жизни. Так неоднозначно и идем к неожиданно придуманной цели. Да, и еще срочно нужен кто-то рядом — для симметрии, гармонии и простых человеческих радостей. Да не абы кто, а тот самый — единственный и навсегда! Круто бы еще стать известным журналистом, например.
Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света. Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса — который безусловен в прозе Юрия Мамлеева — ее исход таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия. В 3-й том Собрания сочинений включены романы «Крылья ужаса», «Мир и хохот», а также циклы рассказов.
…22 декабря проспект Руставели перекрыла бронетехника. Заправочный пункт устроили у Оперного театра, что подчёркивало драматизм ситуации и напоминало о том, что Грузия поющая страна. Бронемашины выглядели бутафорией к какой-нибудь современной постановке Верди. Казалось, люк переднего танка вот-вот откинется, оттуда вылезет Дон Карлос и запоёт. Танки пыхтели, разбивали асфальт, медленно продвигаясь, брали в кольцо Дом правительства. Над кафе «Воды Лагидзе» билось полотнище с красным крестом…
Холодная, ледяная Земля будущего. Климатическая катастрофа заставила людей забыть о делении на расы и народы, ведь перед ними теперь стояла куда более глобальная задача: выжить любой ценой. Юнона – отпетая мошенница с печальным прошлым, зарабатывающая на жизнь продажей оружия. Филипп – эгоистичный детектив, страстно желающий получить повышение. Агата – младшая сестра Юноны, болезненная девочка, носящая в себе особенный ген и даже не подозревающая об этом… Всё меняется, когда во время непринужденной прогулки Агату дерзко похищают, а Юнону обвиняют в её убийстве. Комментарий Редакции: Однажды система перестанет заигрывать с гуманизмом и изобретет способ самоликвидации.
«Отчего-то я уверен, что хоть один человек из ста… если вообще сто человек каким-то образом забредут в этот забытый богом уголок… Так вот, я уверен, что хотя бы один человек из ста непременно задержится на этой странице. И взгляд его не скользнёт лениво и равнодушно по тёмно-серым строчкам на белом фоне страницы, а задержится… Задержится, быть может, лишь на секунду или две на моём сайте, лишь две секунды будет гостем в моём виртуальном доме, но и этого будет достаточно — он прозреет, он очнётся, он обретёт себя, и тогда в глазах его появится тот знакомый мне, лихорадочный, сумасшедший, никакой завесой рассудочности и пошлой, мещанской «нормальности» не скрываемый огонь. Огонь Революции. Я верю в тебя, человек! Верю в ржавые гвозди, вбитые в твою голову.
