Святой Михал - [4]

Вилем сперва даже не слушал, но постепенно слова Михала стали доходить до его сознания; ему показалось, что над ним просто издеваются. Он механически взял кружку, которую перед тем в волнении отодвинул. Михал же истолковал это движение по-своему — подумал, что Вилем хочет выпить с ним. Ему еще больше захотелось как-то утешить Вилема. Он был счастлив и не хотел, чтобы другие страдали.

— Вилем, — снова заговорил он, — не надо принимать все это так близко к сердцу. Ты понимаешь, что я имею в виду. Ну кто знает, чем бы все кончилось, если бы было наоборот. Наверно, все было бы по-другому, если б ты жил там, где я, а я — там, где ты.

Ничего подобного Михал, конечно, не думал; это была чистейшая чепуха.

И тем не менее намек оказался слишком прозрачным. Михал, правда, тоже был не ахти какой богач, но все же… После смерти отца хозяйство он вел с матерью. Ему достались в наследство дом с усадьбой, шесть гектаров хорошей земли и виноградник; у него было пять коров, две лошади и полон двор домашней птицы.

Михал и не предполагал, что его слова возымеют действие, совершенно противоположное тому, какого он ожидал.

А Вилем прямо физически ощущал, как у него разрывается сердце. Он был сбит с толку и так задет за живое, что лишь выкрикнул:

— Катись ко всем чертям! — тут же поднялся и, ссутулившись, вышел, забыв даже заплатить за пиво.

С той поры в Поречье многое изменилось. В сорок пятом году, когда кончилась война, Вилем стал на селе признанным вожаком, застрельщиком всего нового, что начисто переворачивало жизнь Поречья. Полный энтузиазма, он стремился строить новое общество и боролся за него горячо, прямо-таки с лихорадочной страстностью, напоминающей религиозный экстаз. В его искренности и бескорыстии — в некотором смысле почти апостольском — не было никаких сомнений. Он объединил вокруг себя немало сторонников, среди которых были, конечно, временные, но были и верные, преданные до конца. О нем писали в районной и даже в областной газете.

Но в пучину революционной жизни Вилем ринулся столь решительно, с такой прямолинейностью и бескомпромиссностью, что очень скоро восстановил против себя большинство односельчан. Многие стали отходить от него. Он отрекся от них, но не отступил. Некоторое время — кстати, оно было чрезвычайно богато всяческими событиями — он даже возглавлял сельскохозяйственный кооператив, созданный им вопреки воле поречан, но при значительной поддержке из Павловиц. Михалу тогда пришлось худо, хуже, чем кому бы то ни было; Вилем едва не пустил его по миру. Когда через год кооператив развалился, Вилем был убежден, что причиной этому были происки недругов и случайное стечение совершенно непредвиденных неблагоприятных обстоятельств. Не понятый односельчанами, он пал в их глазах и на какое-то время оказался не у дел.

Когда позже вновь был создан кооператив, председателем его поречане избрали Михала. И Михал, который долгое время даже слышать не хотел о совместном хозяйствовании — он жил почти как отшельник, и многие считали, что он как крот зарылся в землю, — принялся за дело с изумившей всех энергией и добился поразительных успехов.

В Поречье заложили новые виноградники и персиковый сад, стали выращивать великолепные овощи. У шоссе, ведущего в Павловицы, построили новый хозяйственный двор. В кооперативе появилась и небольшая птицеферма; были свои тракторы, на которых зимой возили лес с лесоразработок на лесопилку в Павловицы.

И вот почти в самом начале этой поры, означавшей поворот к новой жизни, произошло событие, которое взволновало и озадачило большинство поречан, вызвало у них недовольство, сомнения и на какое-то время даже поколебало веру в нового председателя. Михал стал сотрудничать с Вилемом. Сначала, правда, несмело, неуверенно. Но все равно — как мог Михал позабыть старые обиды, преодолеть свою злобу? Почему проглотил все оскорбления? Односельчане считали такое поведение слишком великодушным и даже опасным. Возможно, Михал и сам не смог бы дать точный ответ, если бы кто-нибудь спросил его об истинной причине этого шага. Вероятно, он и сам запутался бы в рассуждениях и доводах, но все они говорили бы о большой, с годами и опытом обретенной мудрости…

3

Михал и Вилем прошли покатую площадь, миновали просторный хозяйственный двор кооператива с его хлевами, сараями, складом, ремонтной мастерской, скирдами соломы и сена. За несколько минут добрались до реки и зашагали по тропе, вьющейся вдоль берега Души. Он густо зарос ивняком, опутанным гирляндами повилики и дикого хмеля. В увядшей траве виднелось множество пустых раковин, а путь уползших из них улиток был отмечен серебристыми стежками следов.

Михал и Вилем шли словно под балдахином. За ивняком уже начинались оголившиеся поля. День был сырой, но очень теплый для середины октября. Кругом царил покой, истомленная земля отдыхала. В утренней тишине лишь весело шумела мягко освещенная солнцем речка да перекликались фазаны.

За изгибом реки перед Михалом и Вилемом открылось широкое поле, на котором еще недавно зеленела капуста. Теперь оно тоже было убрано.

— Даже тут чувствуешь вонь, — заметил Вилем.