Святой Михал - [5]

Они приближались к тому месту, где кочаны были уложены в бурты.

В нос им ударил отвратительный запах гниющей капусты. Казалось, им было пропитано все вокруг; смешиваясь с пряным дыханием земли и увядающих трав, он вносил дух разложения даже в чистый воздух полей.

Михал остановился у ближнего бурта, который скорее смахивал на кучу гниющих отбросов на черном дворе какого-то огромного отеля или просто на свалку. По краям бурта, где кочаны были раздавлены колесами телег и валялись отломившиеся, измятые капустные листья, образовалась серо-черная кашеобразная, скользкая масса; кругом копошились слизни, тли, жуки; гниль и смрад приманивали к себе крупных черных мух и тучи маленьких мошек.

Весь этот огромный полевой склад превратился в кормушку для зайцев, диких кроликов и мышей, которые беззастенчиво хозяйничали тут. Во втором бурте кочаны тоже начали вянуть и желтеть.

— Черт побери! Сколько же тут капусты? Самое меньшее шесть вагонов! — ужаснулся Вилем.

— Семь с половиной, — уточнил Михал.

Стоило ему подумать, что эти кочаны, еще недавно тугие и хрусткие, могли бы уже — нашинкованные и засоленные — лежать в банках и бочках, как его охватывал гнев. Капусту должны были вывезти давно, но районная заготовительная контора вдруг прекратила закупки. Склады у них, видите ли, набиты до отказа, а вагонов, чтоб везти капусту на завод, им не дают. Консервный же завод, перерабатывавший овощи и фрукты всей их большой сельскохозяйственной области, находился в ста километрах отсюда, в соседнем районе. То, что урожай пореченских кооператоров подолгу дожидался заготовителей, было делом не столь редким. Овощи увядали, загнивали или червивели, во время долгого путешествия на консервный завод снижалось качество. Михал исчерпал уже все свои возможности: он ездил, обивал пороги, упрашивал, бранился, грозил работникам райзаготконторы — единственной организации, которой кооператив мог сдавать свою продукцию, — что будет жаловаться, но дело так и не двигалось с места. Пореченские кооператоры были не одиноки — почти у всех соседей в теплую сырую осень капуста портилась, и они вынуждены были скармливать ее скоту.

— Какой убыток! — возмущенно говорил Вилем. — Да что же, черт возьми, они делают! Люди растят урожай, трудятся не покладая рук все лето, а потом — извольте радоваться! Вот проклятье! Хотел бы я знать, сколько добра гниет во всем районе. И ведь так постоянно! Сколько огурцов пришлось скормить скоту за нынешний год? Почти полвагона, да?

Удрученный Михал молча кивнул головой. Он нагнулся, разгреб первый бурт и стал осматривать кочаны, лежавшие под верхним слоем.

Вилем тоже нагнулся и взял кочан. Капуста уже привяла. Он отогнул верхний, сморщенный, жалко обвисший лист, напоминавший защитную одежду. Лист под ним был усеян черными точками гнили и тлей. Внутри кочана между желто-зелеными оборочками листьев расползались пятна серой плесени.

— Бог мой, — продолжал возмущаться Вилем, — но почему же все-таки они не берут ее? Ведь зимой в городе днем с огнем и бочки квашеной капусты не сыщешь. Как же это получается? Почему они так поступают? Скорее всего, сидит там какой-нибудь саботажник. Иначе, черт подери, это и не объяснишь! Ведь они же обо всем этом знают.

Михал вздрогнул. По вполне определенной причине слово «саботажник» он не мог спокойно слышать еще с тех пор, когда не хотел вступать в кооператив и Вилем со своими дружками устанавливал ему такие нормы поставок, которые заведомо невозможно было выполнить.

— Нет, Вилем, тут дело в другом, — покачав головой, возразил он. — Если бы все было так просто, выгнали бы нерадивого работника и конец! Но ведь люди тут — ну, заготовители — то и дело меняются. Сам знаешь, из района непрерывно присылают новых, а все равно никакого проку. Как было, так и есть.

— Тогда в чем же дело? Нет, вредителей и всяких предателей у нас еще хватает! — упорствовал Вилем.

Слова Михала вызвали у него раздражение: ему показалось, что тот защищает таких людей. Вилем прекрасно понимал, что все происшедшее за последние годы в Поречье существенно изменило обстановку в селе. Положение Михала — о нем несколько раз хорошо отзывались даже на совещаниях в Павловицах — было несомненным доказательством того, что сейчас он в определенном смысле нужен тому Делу, за которое Вилем готов был положить свою жизнь. К этому заключению Вилем пришел после долгих и нерадостных раздумий. Но в то же время он знал, что тут, конечно, необходима осмотрительность. В осмотрительности, настороженности он и его единомышленники видели свою главную задачу, выполняемую ради будущего, и по отношению к Михалу всегда держались настороже.

Михал промолчал. Он только вздохнул и принялся вытирать руки — на пальцах осталась слизь от капусты.

С отвращением отбросив кочан, Вилем поглядел вверх, в сторону села. Холмы, окружающие Поречье, пылали оранжевыми, ярко-красными, золотисто-желтыми красками осеннего леса; лишь местами проступали островки побуревшей зелени. Вилем перевел взгляд на виноградники. Там среди виноградных лоз было заметно движение. И хотя тут, на набухшем от влаги поле, их окружала тишина да едкий, тошнотворный запах гниющей капусты, ему казалось, что он слышит, как весело перекликаются женщины, срезая ароматные грозди. Да, на Горке сейчас одно удовольствие!