Святой Михал - [7]

— Три бутылки?! — возмутился Вилем. — А не много ли? Как бы они там с копыт не свалились!

Поездка в Павловицы не представляла для него никаких трудностей; напротив, польщенный доверием, он был даже рад этой миссии. К тому же по меньшей мере одну бутылку они с заготовителем — Вилем был хорошо знаком с ним — разопьют сразу же, чтобы завязалась беседа и чтобы тот знал, каким содержимым наполнены остальные бутылки.

— От такой работенки и я бы не отказался… — заметил Вилем и осекся. Потом, словно прочитав мысли Михала, уже серьезно добавил: — Знаешь, я тоже считаю, что не следовало бы делать такие вещи. С какой стати ставить им выпивку? Только для того, чтобы они соизволили взять у нас то, что мы… — он непроизвольно допустил грамматическую замену, употребив местоимение, к которому давно не прибегал, говоря о делах кооператива, — что мы вырастили. Люди работают, надрываются… И потом, ведь они работают не только для себя, а для всех! А ты как думаешь, Михал? Да, но что тут поделаешь, если другие кооперативы все время умасливают их? Вот чертовщина! Неужто тут ничего нельзя изменить? Должен сказать, я и представить себе не мог, что у нас может быть такое. Ведь эдак и жить не захочешь. Куда ни сунешься, всюду сидят эти чертовы саботажники и ворюги.

Михал и на сей раз промолчал, потом деловито спросил:

— Значит, едешь?

Вилем проследил за его взглядом.

— Да, придется бросить все и ехать.

Михал кивнул. Он почувствовал некоторое облегчение — в словах Вилема звучала решимость и горячее желание помочь. Ему казалось, что Вилем искренне встревожен затруднениями, постоянно усложняющими их жизнь. Иногда он думал, что Вилем и его друзья действительно жаждут приносить обществу добро, но, как нередко бывает в подобных случаях, зачастую отравляют жизнь тем, кто не разделяет их представлений о добре или не торопится усвоить их. Им на роду было написано вершить благородные дела, да только вечно все у них не ладилось, все шло вкривь и вкось. Поэтому трудно было предугадать, чем кончится соглашение или сотрудничество с Вилемом, и Михал не без тревоги наблюдал за ним. Временами он ощущал даже ненадежность, непрочность этого сотрудничества — будто на ходулях пробираешься с кочки на кочку по заболоченному лугу.

— Ну, ладно, — сказал Вилем и улыбнулся. — Пожалуй, мне следует поторапливаться. — Он взглянул на часы. — Самая пора.

Из Павловиц Вилем вернулся уже под вечер — пришлось немного задержаться. Выйдя из автобуса, он увидел Михала, который с несколькими членами кооператива стоял у двух повозок, груженных бочками с виноградом.

— Ну, порядок, Михал! Я все уладил, — сказал он твердо. — Они возьмут у нас два вагона. Но завтра до обеда капуста должна быть на железной дороге. Они погрузят ее в вагоны и отправят на консервный завод без задержек. — Он просто сиял, преисполненный гордости. — Мне не удалось сплавить им больше, потому что у них там торчали представители из Залужиц и Мочаран, — добавил он многозначительно.

Михал испытующе взглянул на Вилема, и на губах его появилась легкая улыбка.

— За мной бутылка! — заявил он.

— Это не к спеху, — сказал Вилем. — Я загляну к тебе, когда будет время.

И с достоинством зашагал по площади туда, где чуть повыше костела находилась его канцелярия.

II. МОЛОДОЕ ВИНО

4

В конце октября в Поречье приходят первые заморозки. Утром, когда выглянет солнце, воздух прозрачно чист. Виноградники, венком обрамляющие верхнюю часть села, пылают, словно ярко начищенная медь. Умолк скрип тяжело груженных возов и тракторных прицепов, кончилась суматошная беготня и хлопоты около виноградных прессов и бродильных чанов. Повсюду в садах и во дворах натыкаешься на кучки выжимок, виноградных косточек и кожуры; в глубоких разъезженных колеях мокнут раздавленные виноградины. Это те отходы, что остались от переполненных спелыми гроздьями бочек, ушатов, корзин, ведер, кадушек. Все остальное их содержимое превратилось в золотистую и рубиновую жидкость, которая бурно бродит в огромных бочках, заполнивших подвалы кооператива, — точно так же, как бродит она в бочках поменьше, бочонках, банках и оплетенных бутылях в погребе каждого поречанина. Наконец-то весь урожай, все плоды труда человеческого убраны. Кончились весенние, летние и осенние непрерывные хлопоты, работа в любую погоду — в дождь и в зной. Над притихшей, успокоившейся сельской площадью повис терпкий, слегка дурманящий аромат молодого вина.

Пока живительный сок созревает в бочках, все Поречье находится словно во власти чар, наслаждаясь полнотой жизни и предаваясь сладкой истоме. Это прекрасные дни, поистине самый буйный и в то же время самый чудесный праздник. В календаре он не обозначен, но люди празднуют его, потому что он сам напоминает о себе, переполняя собой всех и вся, прогоняя утомительную серость будней. Весь мир вдруг обретает яркие, сочные краски. И тут, у кого нет неотложных дел — скажем, не нужно кормить и доить скот, — тот отдыхает, всецело отдавшись очарованию этих дней. В такое время человек, знающий нравы поречан, не приедет к ним из Павловиц с каким-нибудь служебным делом, если, конечно, он вдруг не воспылает желанием, отбросив все формальности и заботы, заглянуть в чей-нибудь погреб и попробовать самолично, как зреет в нынешнем году молодое вино.