Святополк Окаянный - [139]

Прокл ушел, вздыхая. Печенега князь велел пока отправить в поруб: завтра придумаем для него что-нибудь.

Уже ночью князь призвал к себе Эймунда, спросил с ехидством:

— Ну так как твоя ловушка, Эймунд? Захлопнулась?

— Разве мог я ожидать, князь, что они город зажгут?

— Эх ты, ловец! Еще ежели так словишь, от Киева одни головешки останутся. В общем, Бориса теперь от поганых и пряником не выманишь.

— Ну, теперь мы хоть знать будем, где он, — сказал варяг.

— Дороговато за это знание заплатили, эвон едва не полгорода сгорело. Что ж, всего-то одного печенега и словили?

— Одного, Ярослав Владимирович, — вздохнул Эймунд. — До них ли было, когда вся улица занялась. Не за печенегов, за ведра пришлось браться.

— Что ж теперь делать-то? Надо как-то и Святополка обнаружить. Пожалуй, он к тестю в Польшу наладится.

— Это без жены-то?

— Да. Конечно, без жены вроде и совестно. Но с другой стороны — именно это и позволит ему просить помощи у Болеслава.

— Надо и о матери Святополка подумать, князь. Ведь и через нее можно на него выйти.

— Давай подумаем.

Они разошлись уже за полночь, все «думали», а утром Ярослав, вызвав дворского, приказал немедленно послать в Вышгород телегу за княгиней Арлогией.

— Неужто и ее хочешь в поруб? — спросил Прокл.

— Дурак. Она ж мне мать, хотя и неродная. На добро — не на зло зову. Так и передай.

Арлогию привезли после обеда, провели к Ярославу. Увидев ее, он слез со стольца, пошел ей навстречу с приветливой улыбкой:

— Прости, что обеспокоил тебя, матушка. — Полуобнял ее ласково, усадил на лавку, сам сел рядом. — Про Святополка ничего не слыхала?

— Нет, — отвечала Арлогия. — Беспокоюсь.

— Вот посуди, мать, что нам ссориться? Или земли на Руси мало? Иди мы не Рюриковичи оба? Ежели отцы у нас разные, но дед-то у нас один.

— Один, Ярослав. Один, — согласилась Арлогия.

— Так в чем же дело?

— Не знаю, — пожала княгиня плечами, — Вам, мужикам, все мало.

Ярослав рассмеялся весело, беззлобно:

— Правильно, мать. На нас не угодишь. Это ты верно заметила. Я что хотел сказать тебе, Вышгород, конечно, это не удел, с него и взять нечего, разве что нищему на суму. Ясно, отец обидел вас. Поэтому я решил вернуть тебе со Святополком Туровскую землю.

— Спасибо, Ярослав, — оживилась Арлогия. — Я уж там так привыкла.

— Вот, вот. Езжай на столец, а явится Святополк, уговори его, пожалуйста, мать. Можем же мы миром все решить. Вон посмотри, что Борис натворил, взял и поджег Киев.

— Неужто это он?

— Он, мать, он.

— Из Вышгорода такое пламя виднелось, жутко. Думали, весь Киев горит.

— А ведь он родился здесь. И вот родного гнезда не пожалел.

— Ох, нехорошо, нехорошо, — вздохнула Арлогия.

— Чего уж тут хорошего, княгиня. Значит, договорились? Как увидишь Святополка, уговори его. Неужто он мать не послушает?

— Хорошо, Ярослав, я попробую. Но и ты его не обмани.

— Да ты что, мать? Вот тебе крест, я его и пальцем не трону, ежели, конечно, он снова сам не начнет. Вот с Борисом видишь же: кто начал? Он. И то я хочу звать его мириться, вон поджигателя-печенега даже живота не лишил, хотя он и заслужил это. Хочу его к Борису послать. А Святополку скажи, ежели пожелает, я ему могу Новгород уступить. Пусть подумает.

Ярослав проводил мачеху до крыльца с наивозможным вниманием и приязнью и при ней же наказал дворскому помочь ей выехать в Туров — «в свое княжества» и выделить для того лучшую телегу и хорошую охрану.

Арлогия знала истинную цену этим обещаниям в отношении сына, именно на такие сладкие приманки когда-то и попался ее муж и погиб. Она видела Ярослава насквозь, но ничем себя не выдала. Наоборот, предстала перед ним этакой простушкой, с милой детской непосредственностью верящей в добрые сказки.

— Ну, как старуха? — спросил Эймунд князя.

— Со старухой у меня все сладилось, — отвечал Ярослав. — Дело за сыном. Это будет понадежней твоей ловушки. А главное, обойдется без дыма и огня.

Надо утвердиться…

Ярослав щедро заплатил новгородской дружине и отпустил ее восвояси, каждый новгородец получил по десять гривен, смерды по одной. Отпуская их, скрепя сердце подтвердил свое обещание не брать с Новгорода выход, хотя именно сейчас ему позарез были нужны куны. И не только на содержание варягов. Надо было отстраивать сгоревшие в пожаре церкви и быть готовым к новому нападению братьев-соперников.

Ярослав еще не чувствовал себя твердо в Киеве, хотя первым же шагом своим — прощение пленных — привлек на свою сторону большинство киевлян. Хитрец знал, завтра эти пленные могут его ратниками стать. Еще неизвестно, кому было выгоднее это «прощение» — киевлянам или самому князю. Может, ему-то оно и было нужнее.

Пока братья живы — будет шататься под ним киевский столец, именно поэтому он не хочет забирать из Новгорода жену Ингигерду, окрещенную Анной. Да и к тому же она беременна, а в таком положении княгине волнения и переполохи вроде киевского пожара ни к чему. Перед самым отъездом новгородцев Ярослав призвал к себе Вышату.

— Знаешь что? Увези-ка ты в Новгород эту драгоценность, жену Святополкову.

— Почему? — удивился тысяцкий.

— От греха подальше. Вон видишь, из-за Борисовой бабы пол-Киева выгорело.