Своя правда - [15]

Не знаю, какие в полиции правила, но везли меня на узкой и жесткой скамеечке в отсеке для преступников.

Наблюдая в грязное зарешеченное окно, я увидел, как мы въехали во двор отделения полиции, и за нами закрыли ворота.

После того, как автомобиль остановился, толстый полицейский по какой-то причине сменил свое ко мне отношение, он открыл заднюю дверь УАЗика и грубым, не терпящим возражений тоном скомандовал:

— Вылазь!

Я попытался поинтересоваться, куда мы приехали и когда мне покажут мою маму. В тот момент я все еще был уверен, что меня везут опознавать ее труп, но вместо ответа он одним резким движением сдернул меня со скамейки и сопроводил коротким толчком в спину еще более странной репликой:

— Молчать!

Явно никуда не торопясь, он закрыл дверцу и, лениво шагая, начал подталкивать меня по направлению к небольшой железной двери, расположенной в стене полицейского отделения, между двумя зарешеченными окнами.

Я подумал, что там морг, или какое-то специальное отделение, в котором проводят опознания трупов. Когда дверь открылась, мои подозрения нашли свое подтверждение. Из длинного коридора, спрятанного за дверным проемом, мне в лицо ударил поток тошнотворного воздуха. Сказать, что из коридора неприятно пахло, значит сделать комплимент той вони, которая окутала меня, вызывая одновременно головокружение и желание выблевать на пол все еще не съеденный мной завтрак.

Плохо освещенный коридор показался мне бесконечным. Глубокого вдоха, который я сделал до того, как переступил порог, хватило только на половину пути, и мне пришлось вновь и вновь вдыхать зловонный воздух через шерстяной рукав моего пуловера. Глаза начинали слезиться от едкого запаха и жуткого приступа жалости к себе, поэтому я не очень хорошо разглядел дверь, перед которой все тот же грубый голос скомандовал мне остановиться. Дверь открылась, меня втолкнули внутрь маленькой, плохо освещенной комнаты, за моей спиной гулко громыхнул засов.

Я стоял на бетонном полу в желтоватом круге света, отбрасываемого маленькой лампочкой, висевшем под самым потолком комнаты.

— Привет, Малой. Чего стоишь? Проходи, садись.

Ошарашенный странным поведением полицейского и непонятным запахом, к которому, кстати, я уже начал привыкать, я ни сразу заметил, что в комнате на деревянной койке без матраса сидел Макс. Я хотел было присесть рядом с ним, но он указал мне на такую же кровать у противоположной стены. Больше в камере никого не было.

* Виктор *

Карета скорой помощи медленно тащилась по улицам уже вполне проснувшегося города. Прежде чем согласиться ехать в больницу, Нина буквально силой вытянула из меня обещание лично заняться поисками ее сына. Она лежала на кушетке рядом со мной. Нитроглицерин позволил снизить остроту приступа, но она была очень слаба, возможно, сказывалась накопленная усталость, а, возможно, я недооценил тяжесть ее состояния. В конце концов я не кардиолог.

Меня раздражала перспектива шататься по городу в поисках неизвестно где запропастившегося мальчишки. Я хотел спать. Возможно, именно поэтому спешно созревший в моей голове план содержал только два пункта.

Я искренне радовался тому, что сегодня не выходной, что позволяло мне достаточно легко найти Сережиных друзей и опросить их прямо в школе, но сначала я планировал посетить полицию и перепоручить ей реализацию активных поисковых мероприятий.

Так как моя смена уже закончилась, я остался с Ниной в кардиологическом отделении и дождался, пока ее определят в стационар. Бессонная ночь давала о себе знать тяжестью в голове, руках и ногах, но, несмотря на это, из больницы я направился прямиком в полицию.

Небольшое двухэтажное здание, с огороженной бетонным забором территорией, темными коридорами и маленькими кабинетами, выполняло в нашем городе роль единственного отделения полиции. Подойдя к окошечку с надписью: «Дежурная часть», я сказал, что мне нужно написать заявление о пропаже ребенка, мне указали на дверь дежурного и попросили подождать, пока он освободится.

Небольшой, плохо освещенный коридор не мог вместить в себе хоть какую-нибудь мебель, хотя, возможно, никто и не пытался ее там вместить. В любом случае, не найдя стула, скамейки или какого-либо иного элемента декора, на который я мог бы присесть, я встал сбоку от двери в кабинет дежурного облокотившись спиной на выкрашенную голубой краской стену.

Писклявый женский голос, доносившийся из-за двери, требовал от кого-то пересажать этих подонков, ее монолог длился около пяти минут и из услышанных мной отрывков фраз, я смог разобрать, что у нее есть дочь, которая сегодня ночью была изнасилована. «Что за ночь такая?» — подумал я.

Спустя некоторое время, дверь открылась, и из кабинета дежурного вышла девочка, лет шестнадцати, в сопровождении грузной раскрасневшейся дамы.

Окинув жертву изнасилования профессиональным взглядом, я отметил, что выглядела она, действительно, не очень здоровой, но, судя по всему, нездоровье это было вызвано глубоким похмельем.

Девочка замешкалась в коридоре, и грузная дама, тяжело дыша, протопала мимо, обдав меня запахом дешевого, приторно сладкого парфюма. Не глядя на дочь, она толкнула рукой массивную дверь и, не поворачивая головы, пропищала: