Светильник, зажженный в полночь - [8]

ГАЛИЛЕЙ (зажимая уши: его раздирают противоположные чувства). Кардинал Беллармино, не надо!

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Что толку… Я могу замолчать. Но это не уменьшит опасности твоих открытий. Небесный порядок Аристотеля и христианские небеса — едины. Отвергнуть одно — значит погубить другое. Мы не допустим этого.

ГАЛИЛЕЙ (задыхаясь от волнения). Владыка, вы развязали междоусобицу у меня в душе. Она погубит меня!

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО (милостиво). Ну зачем же — «междоусобица», «погубит»… что тебе ближе: твоя эфемерная теория или бессмертная душа католика?

ГАЛИЛЕЙ. И третьего не дано?

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. У тебя есть выбор.

ГАЛИЛЕЙ. Нет, это не выбор. Ведь первой признать мою теорию — к вящей и вечной славе церкви! Аристотелева система ложна, а моя истинна!

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Сын мой, истина — это философская фикция. Я могу доказать, что любое утверждение может быть и истинным, и ложным… в зависимости от того, что лучше отвечает интересам нашей святой матери-церкви.

ГАЛИЛЕЙ. Ваше высокопреосвященство знает, как я ценю глубину ваших теологических познаний.

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Когда дело касается спасения души, церковь учит: абсолютной истины нет. Утверждение верно в той мере, в какой оно приносит благо. И неверно, когда причиняет зло. Как бы то ни было, отцы церкви завещали нам Аристотелеву систему. Менять ее — значит ввергнуть мир в хаос. Поэтому — никаких перемен. (Милостиво и участливо). Итак, ты выслушал предупреждение. Готов ли ты подчиниться и отказаться от своего мнения, сын мой?

ГАЛИЛЕЙ (тихо, с трудом выдавливая слова). Я подчинюсь.

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Я удовлетворен. Иначе пришлось бы обратиться к обычной процедуре… Разбирательство, заключение…

ГАЛИЛЕЙ. Кардинал! Спасение моей души — серьезное дело. Я приехал в Рим с двоякой целью. Просить об одобрении моих научных взглядов и защитить свое доброе имя католика. У меня и помысла о неповиновении не возникало.

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Я удовлетворен, сын мой. Право, мне было бы горько прибегнуть к строгим мерам. Ты стал дорог мне. (Осторожно). Галилей, твои враги распускают ложные слухи. Будто тебя преследует Святая служба, тебя вынуждают отречься от твоих взглядов.

ГАЛИЛЕЙ (встревоженно). О чем вы говорите?

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Надо оградить твои права и избежать недоразумений. С этой целью я вручаю тебе меморандум. Тут сказано, что ты можешь делать и чего не должен. Храни его, Галилей, он может пригодиться тебе в будущем.

^{Передает бумагу.}

ГАЛИЛЕЙ. Я сохраню это.

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. И помни: ты католик, и потому твое право высказывать собственное мнение ограничено. Этот документ четко определяет ограничение. Но в его рамках ты совершенно свободен.

ГАЛИЛЕЙ (быстро просмотрев бумагу, с надеждой). Теория Коперника как гипотеза и как факт… В документе проводится различие, верно я понял?

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Разумеется. В этом пункте нет проблемы.

ГАЛИЛЕЙ. Значит, я могу развивать коперниковскую теорию как предположение, как научную гипотезу?

^{_{Питер Кейпел (Галилей), Пол Мэнн.}}

^{_{Театр «Нью стейджес», Нью-Йорк, США, 1947.}}

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. В пределах благоразумия.

ГАЛИЛЕЙ. Кардинал Беллармино, могу ли я спросить вас?.. Это разграничение гипотезы и факта. Почему церковь разрешает первое и запрещает второе?

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Если считать коперниковскую систему фактом, то об этом узнают все. Начнутся толки, споры. Это повредит церкви. Если же считать ее гипотезой — кому это интересно? Нескольким ученым? Они будут пользоваться ею для математических выкладок — и только. А народу эти фокусы с небесами ни к чему. Темная штучка для забавы грамотеев.

ГАЛИЛЕЙ. Фокусы… Церковь в самом деле разрешает мне развивать мою теорию в качестве гипотезы?

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. В качестве гипотезы — да, разрешает. Церковь позволяет математикам и исследователям пользоваться интеллектуальным инструментом.

ГАЛИЛЕЙ. Позвольте еще один вопрос… прежде чем ваше высокопреосвященство покинет меня.

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Конечно, сын мой.

ГАЛИЛЕЙ. Владыка, вы говорили о народе. Вы убеждены, что народ не способен вынести правду?

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Я всем сердцем убежден в этом. Мы должны до поры охранять народ от новых идей. Они могут пойти ему во вред.

ГАЛИЛЕЙ. Когда же народ дорастет до правды?

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Никогда.

ГАЛИЛЕЙ. Никогда?!

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Ну, может быть, в отдаленном будущем.

ГАЛИЛЕЙ. Мы ведь можем приблизить это будущее!

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Будем терпеливы, сын мой. Не торопи пути всемогущего Господа нашего. (Уходит).

^{Галилей в луче света переходит на другую площадку. Собрание Академии Линчеев. Сагредо, Чези, Альдобрандини, Чезаре, Морозини, Галилей, Фабрициус и кардинал Барберини. Чувствуется, что присутствующие в подавленном настроении, близком к отчаянию.}

САГРЕДО. Уважаемые члены Академии Линчеев, наш президент маркиз Чези имеет сделать сообщение.

ЧЕЗИ (поднявшись, устало). Господа! Тринадцать лет назад мы объединились и основали Академию Линчеев. Мы работали упорно и неторопливо, ожидая того момента, когда кому-нибудь выпадет честь сделать выдающееся открытие или изобретение. Тогда мы могли бы привлечь общественное мнение к праву науки на независимое развитие. Мы ждали восемь лет. Мир был потрясен известием об изобретении телескопа. Казалось бы, вот она, ниспосланная свыше возможность.