Свет небесный - [4]

разглажены ленты дорог

для транспорта и для ног,

привычная, как бы своя,

любая уже колея...

Накатанный путь на равнине,

но тянет, однако, к вершине:

у пропасти на краю, —

как будто у жизни в строю,

а это почти как награда...

Держать равновесие надо.

ДУМЫ ВСЛЕД

Тает снег... Гляжу в окно...

Снег игривый и пушистый...

Я влюблён в тебя давно,

оттого такой ершистый.

Во дворе, — как в витраже, —

и красиво и уютно,

Только вот в моей душе

что-то холодно и смутно.

За снежинками слежу,

простою до самой ночи.

Я тобою дорожу,

ты нужна мне очень-очень.

В эти пасмурные дни

одарили нас снегами...

Хоть не жаждал западни,

но она вот — в телеграмме..

Ты уехала на юг,

не явилась на свиданье, —

вот где мина мне, каюк,

не исполнилось желанье.

Лишь одним снежинкам рад,

чистотою их любуясь...

Покидаю Ленинград,

за тебя одну волнуясь...

* * *

Мне снится русая богиня...

Как явь, воспринимаю сон,

и все слова её отныне

для спящего — уже закон.

Она зовёт к себе: «Смелее!..»

И приближается ко мне...

Я, словно колос, пламенею

на обжигающем огне.

Весь напрягаюсь, замираю,

в душе моей и свет, и грусть...

И, наконец-то, я сгораю

и человеком становлюсь...

* * *

Певчие птицы в полёте...

А на земле — воробьи:

серые, вечно в работе,

трели выводят свои...

В поле соломы с половой

много сметал человек.

Только зимою суровой

скирды зароются в снег.

Будут пернатые прыгать,

клювами в окна стучать,

есть из кормушки, чирикать

и на морозе дрожать...

Как же я их понимаю,

не покидающих гнёзд...

Прыгают, ввысь не взлетают,

сереньким впрямь не до звёзд...

МУДРЫЙ СОВЕТ

Да, истину простую

мы видим всё ясней:

и сколько же впустую

растрачено мной дней!

Они уж сбились в стаю,

попробуй, догони...

А, может, наверстаю

упущенные дни?

Конечно, притомился,

но бодр ещё, не сник.

Ко многому стремился —

немного достиг.

Не всё уже поднимешь...

Так много на горбе...

Себя не перепрыгнешь

наперекор судьбе!..

Кому-то, может, нужен?

И не моя вина —

мелодией разбужен,

она лишает сна.

А попугайчик пёстрый

твердит одно: «Уймись!

Давай, не философствуй,

работою займись!»

* * *

Ни кранов, ни домов... Как бремя пыток, —

лишь вспененная за кормой вода,

и стаи птиц, и времени избыток,

и дней однообразных чехарда...

Но помню — воды Финского залива,

и как мосты взметнула ввысь Нева,

и храмов белокаменные дива —

как старины глубокой острова.

Какие бы не брать нам перекаты,

вновь возвращаться к Волге и Свири,

и заходить в онежские закаты,

и выплывать из ладожской зари...

* * *

Витязь серебряный —

месяц нарядный

ходит и ходит

в ночи непроглядной.

Зорок гуляки

серебряный взгляд,

сад серебрится,

поля серебрят...

Жмурятся окна

от лунного блеска,

и серебрится в лучах

занавеска.

Пёс безмятежно

в своей конуре

спит и не знает,

что он в серебре.

Луч в голубятне...

И снится голубке

сон о серебряной

тёпленькой шубке.

И, неподвижна

в протоке лучистой,

рыба искрит

чешуёй серебристой.

* * *

Поздняя осень. Дождливо. Темно.

Ветка сирени в тоске неприметной

вкрадчиво, тихо скребётся в окно,

словно бы весть принесла из Вселенной.

В бочках — вода, между грядок — вода,

льётся вода по брезенту со стога.

Скоро нагрянут уже холода,

сад неспроста обуяла тревога.

Но на пороге унылой зимы

мысли сроднились в строке

вдохновенной...

Поздняя осень, сирень и все мы

с песнями вместе — частицы Вселенной.

Тучи растают, а мы подождём

доброй погоды, как радости здешней.

Сад оголённый дрожит под дождём,

грезя теплынью сиреневой вешней...

* * *

Пора буранам снова покориться:

ноябрь к концу, нет выходов иных...

Но пир идёт горой — щеглы, синицы

в рябиннике, средь гроздьев наливных.

Весёлые и юркие пролазы

среди ветвей безлиственных снуют;

не думая про зимние запасы,

неаккуратно щедрый корм клюют.

Казалось, можно всем угомониться,

но на пиру возник какой-то шум...

И про припасы не подскажешь птицам,

у них на то имеется свой ум...

* * *

Слепое чувство отчужденья —

тревожное — владеет мной.

И вижу снежное виденье,

а не реальный сон земной.

Отторжена от многословья,

наряд отбросив золотой,

природа, полная безмолвья,

спит, убаюкана зимой.

Цвела ведь, пела с возбужденьем, —

и в снежное взята кольцо.

Кто неожиданным движеньем

вмиг изменил её лицо?..

Не так ли мы себя скрываем

в хитросплетеньях, цель храня...

Стою, стою, неузнаваем,

как бы на грани: я — не я...

* * *

Морозная степная сторона,

искрится свежесть выпавшего снега,

голубизна к нему стекает с неба

и солнечных лучей золотизна.

И, радуясь взахлёб великолепью,

моя лыжня стремления полна:

спешит к тебе, обласканная степью...

Хотя в столице Южного Урала

бесчинствует с утра крутой мороз,

но возле мёрзлых городских берёз

мне вновь твоя улыбка засияла.

И это — не случайность, не ошибка:

в моих руках букетик белых роз

согрела неспроста твоя улыбка!

* * *

Холода вовсю крепчают,

и уже — куда ни глянь —

степи снежные качают

немо утреннюю рань.

И от речки Юрюзани

по дороге в Усть-Катав

чудо-сани — ой вы, сани! —

мчатся, ветер обогнав.

И вороны врассыпную

устремляются от них.

Хвалят лошадь вороную

и невеста, и жених.

И крещенские морозы

тоже хвалят: «Хороши!»

Прижимают к сердцу розы,

что по-летнему свежи.

Снег искрит... трещат сороки...

Колокольцев перезвон...

Зарумянил твои щёки