Константин Симонов
Пять страниц
В ленинградской гостинице, в той, где сегодня пишу я, Между шкафом стенным и гостиничным тусклым трюмо Я случайно заметил лежавшую там небольшую Пачку смятых листов позабытое кем-то письмо.
Без конверта и адреса. Видно, письмо это было Из числа неотправленных, тех, что кончать ни к чему. Я читать его стал. Било десять. Одиннадцать било. Я не просто прочел я, как путник, прошел то письмо.
Начиналось, как водится, с года, числа, обращенья; Видно, тот, кто писал, машинально начало тянул, За какую-то книжку просил у кого-то прощенья... Пропустив эти строчки, я дальше в письмо заглянул:
Первая страница
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Через час с небольшим уезжаю с полярным экспрессом. Так мы прочно расстались, что даже не страшно писать. Буду я отправлять, будешь ты получать с интересом, И знакомым читать, и в корзинку спокойно бросать.
Что ж такое случилось, что больше не можем мы вместе? Где не так мы сказали, ступили не так и пошли, И в котором часу, на каком трижды проклятом месте Мы ошиблись с тобой и поправить уже не смогли?
Если б знать это место, так можно б вернуться, пожалуй, Но его не найдешь. Да и не было вовсе его! В нашей жалобной книге не будет записано жалоб: Как ее ни листай, все равно не прочтешь ничего.
Взять хоть письма мои я всегда их боялся до смерти. Разве можно не жечь, разве можно держать их в руках? Как их вновь ни читай, как их вновь ни сличай и ни мерь ты,
Только новое горе разыщешь на старых листках. Ты недавно упрямо читала их все по порядку. В первых письмах писалось, что я без тебя не могу, В первых письмах моих, толщиною в большую тетрадку, Мне казалось - по шпалам, не выдержав, я побегу.
Все, что думал и знал, заносил на бумагу сейчас же, Но на третьей отлучке (себя я на этом ловлю) В письмах день ото дня по-привычному громче и чаще Повторяется раньше чуть слышное слово "люблю".
А немного спустя начинаются письма вторые Ежедневная почта для любящей нашей жены, Без особенных клякс и от слез никогда не сырые, В меру кратки и будничны, в меру длинны и нежны.
В них не все еще гладко, и, если на свет посмотреть их, Там гостила резинка; но скоро и ей не бывать... И тогда выступают на сцену последние, третьи, Третьи, умные письма, их можешь не жечь и не рвать,
Если трезво взглянуть, что же, кажется, страшного в атом? В письмах все хорошо я пишу по два раза на дню, Я к тебе обращаюсь за помощью и за советом, Я тобой дорожу, я тебя безгранично ценю.
Потому что я верю и знаю тебя все короче, Потому что ты друг, потому что чутка и умна... Одного только нет, одного не прочтешь между строчек: Что без всех "потому" ты мне просто, как воздух, нужна.
Ты по письмам моим нашу жизнь прочитать захотела. Ты дочла до конца, и тебе не терпелось кричать: Разве нужно ему отдавать было душу и тело, Чтобы письма такие на пятом году получать?
Ты смолчала тогда. Просто-напросто плача от горя, По-ребячьи уткнувшись, на старый диван прилегла, И рыдала молчком, и, заслышав шаги в коридоре, Наспех спрятала письма в незапертый ящик стола.
Эти письма читать? За плохое бы дело взялись мы,Ну зачем нам следить, как менялось "нежны" на "дружны". Там начало конца, где читаются старые письма, Где реликвии нам чтоб о близости вспомнить - нужны.
Вторая страница Я любил тебя всю, твои губы и руки - отдельно. Удивляясь не важным, но милым для нас мелочам. Мы умели дружить и о чем-то совсем не постельном, Лежа рядом, часами с тобой говорить по ночам.
Это дружба не та, за которой размолвку скрывают. Это самая первая, самая верная связь. Это дружба - когда о руках и губах забывают, Чтоб о самом заветном всю ночь говорить, торопясь.
Год назад для работы пришлось нам поехать на Север, По старинным церквам, по старинным седым городам. Шелестел на лугах одуряюще пахнущий клевер, И дорожная пыль завивалась по нашим следам.
Нам обоим поездка казалась ужасно счастливой; Мой московский заморыш впервые увидел поля, И луга, и покосы, и северных речек разливы И впервые услышал, как черная пахнет земля.
Только здесь ты заметила в звездах все небо ночное, Красноватые сосны стоят вдоль дорог, как стена... Почему ты на Север не ездила раньше со мною, Почему ты на землю привыкла смотреть из окна?
Как-то вышло, что здесь ты, всегда мне дававшая руку, Ты, с улыбкой умевшая выручить в худший из дней, Ты, которой я слушался, мой поводырь и порука, В нашем добром содружестве бывшая вечно сильней,
Здесь, далеко от дома, в поездке, ты вдруг растерялась, Ты на все удивлялась на листья, кусты и цветы. Ты смеялась и пела; все время мне так и казалось, Что, в ладоши захлопав, как в детстве, запрыгаешь ты.
Вспоминаю закат, переезд через бурную реку. В мокрой лодке пришлось на колени тебя посадить, Переправившись в церковь со строгими фресками Грека, Мы, еще не обсохнув, о них попытались судить.
Со смешным торжеством мы по краскам века узнавали, Различали святых по суровым носам и усам И до самого купола дерзкой рукой доставали И спускались обратно по скользким и шатким лесам.
