Свет небесный - [3]

обратно вряд ли жизнь отдаст.

Не быть нам прежними, моложе,

пусть также искренне любя.

И надо ли так быть похожим

в любви на прежнего себя...

Да, радость встреч и провожанье

ещё меня волнуют, но —

они всего лишь подражанье

чему-то бывшему давно...

И не отбросишь тяжесть лет,

что всякими, конечно, были,

а искорёженные были —

в пути не самый лучший свет.

Мне чужды месть, порывы зла,

своекорыстное стенанье...

И в зеркале воспоминанья

любовь мне давняя мила.

* * *

Была любовь... Была печаль...

О них так в юности плачевно

нам заводской гудок кричал...

А я не придавал значенья...

С лихвою бед —

в семнадцать лет,

но было весело бросаться

за женщиной красивой вслед

и ничего не опасаться,

ноздрями втягивая дух,

сказав живой природе: Здравствуй,

прекрасная земля разлук,

и безоглядный холод странствий...»

Жизнь оказалась не игрой:

свои законы сохраняя,

случалась редко — проходной,

была для зла — непроходная...

Но вечен, вечен звездопад

и сквозняки дорог и улиц...

И бормочу я невпопад:

где вы, любовь моя и юность?

НЕВА

Волны в камень колотятся...

Свищет ветр ножевой...

Водяные охотятся...

Клочья туч над Невой.

Глубину не измерил,

тьма присуща воде.

А в спасенье поверил,

как счастливой звезде.

Воды тягостной грудою

налегли мне на грудь,

вязкой мощью орудуя

так, что трудно вздохнуть.

Только ангел-хранитель

руку подал: «Вставай!»

И добавил спаситель:

«Прежде сам не зевай,

был бы только в чистилище,

это в жизни — не в счёт...»

Но Нева — это силища,

так меня и влечёт...

* * *

В сонных объятьях

вода увильдинская...

Женщина рядом со мною

тайгинская.

И костерок,

словно призрак блуждающий,

и мотылёк,

возле нас пролетающий.

Пальцы сплетаются

и расплетаются,

женщина в сторону

отодвигается,

будто мечтанием

заворожённая:

близкая, милая

и отчуждённая...

* * *

Не разглядеть её глаза,

коса же по груди змеилась;

но и во тьме её краса

звездой небесною светилась.

Мы сели рядом — и тотчас

ночные птицы прилетели,

расположились возле нас

так близко, не боясь, запели.

А я так жарко целовал

цветы, расшитые на платье,

и губы, и плеча овал,

и влёк красу в свои объятья.

В ответ мне тихое: «Люблю»

И словно обморок минутный...

Казалось нам, что на хмелю

настоен был тот вечер чудный...

* * *

Эта страсть полна смятенья,

отнимает столько сил...

Случай, ты — слуга везенья,

ты её мне подарил.

Сказочную и земную,

передать — не хватит слов...

Я уже её ревную

и своей назвать готов.

Если чем-либо обижу, —

ревность в сети нас влечёт, —

сам себя возненавижу

за допущенный просчёт.

Все тревоги — мимо, мимо!

Всё прощаю: ну и пусть...

То я зол неукротимо,

то восторг во мне, то грусть.

* * *

Свиданье нам дано,

нам отпуск дан из плена.

Как молния, оно —

и вечно, и мгновенно.

Мы встретились, любя,

нам небо было кровом,

и этот миг тебя

представил в свете новом.

С иным сияньем глаз

высокого накала...

И на мгновенье нас

как будто бы не стало.

А возвращаясь в мир,

предметы узнавая,

читал мне мой кумир

«Изгнание из Рая».

Пускай мои края —

в урочище убогом,

и в нём душа моя

поёт высоким слогом.

* * *

Где вы, денёчки жаркие,

что томили сердце сладостно...

Словно угли, листья яркие

раздувает ветер яростно.

Травы инеем повязаны —

заморозок лёг таинственный.

Лучшие слова не сказаны

о тебе, моей единственной.

Кроны пышные огнистые

птичьим свистом не озвучены;

воды голубые, чистые

в речке ветром резким вспучены.

Хоть на ласку безответная, —

раз морозам откликается, —

загляденье — даль просветная,

что весёлой просыпается.

И не горестна плакучая

для души — пора осенняя,

на мелодии везучая

при внезапном озарении...

* * *

Обнимал мои жаркие плечи,

крепко в губы меня целовал,

а глаза ежедневно при встрече

васильками всегда называл.

Здесь из города краля гостила,

подморгнула разок да другой...

Окрутила его, обольстила,

заманила на звон городской...

Ей, разлучнице, вольно и сладко,

не до горюшка ей моего.

Ну, а я — ни вдова, ни солдатка,

мне одной-то теперь каково?

Не пьяна, а как будто хмельная,

и всё время брожу, как в бреду.

Проклинаю его, вспоминая,

и его же, постылого, жду...

* * *

Целовал меня, ласкал,

шептал на ушко...

А проснулась —

испарился мой дружочек;

синим облаком растаял

мой дружочек;

счастье девичье унёс ты,

мой дружочек.

Пробудилась —

и ко мне вернулся разум;

руки, груди холодны и

знобко телу,

будто не было

в руках тепла и силы,

будто ласки я

ни разу не дарила.

Всё стучало моё сердце,

всё стучало,

и кукушкой

будто я сама кричала...

* * *

Любовь смеялась надо мной

открыто в молодые годы...

А я, как ты, — вполне земной,

считал насмешки непогодой.

Но я — не ты... Я одинок.

Впервые боль любви изведав,

рабом был у любимых ног, —

ты потеряла счёт победам...

И что мне делать, как мне быть,

куда бежать в безумстве страстном?..

Я не могу тебя забыть,

а ты — моей быть не согласна.

Но всё менялось неспроста,

ушло ненастье юных будней.

Моя любовь теперь чиста,

а прошлое — всего лишь блудня...

Компьютерная графика по картине И. Табольта «Одиночество».

* * *

Таинственен чёрный оскал

высоких, обрывистых скал.

Шаг в сторону — гиблая пропасть...

И жизнь завертелась, как лопасть

мотора, что вдруг отказал

в лощине, где выход искал...

А в поле протоптаны тропы,

а в поле — возможны галопы,