Свет мой - [28]
Спасибо. Закурю. Так о чем я? Да-а, весна пришла… но, видимо, не каждому она природой дается, не у каждого душа расцветает…
Случилось это по весне сорок четвертого. На фронте Малиновский с Толбухиным к реке Прут вышли, к Государственной нашей границе. Понятно, что настроение было совсем весенним.
Сижу это я, значит, вот в такой хороший денечек на крылечке: Лику и Светлану дожидаюсь. Обед приготовил. Сам не скучаю: в руках глина.
Летом картошку пололи, с краю огорода мне в руки большой ком земли попал. Хотел выбросить, а он, как мячик, мягкий. Спрашиваю Светлану: что за чертовщина? Оказалось, яма рядом. Раньше там глину для печей брали. Понюхал комок — керосином пахнет.
На следующий день спустился в этот карьерчик, облазил все и — душа загорелась.
В детстве я рисовал немного и лепкой простой занимался. Жил у нас в деревне латыш-голыш, старый ссыльный, дед Арнольд. Жил бобылем, отдельным от колхоза хуторком. Со взрослыми знакомства не водил, а детей привечал охотно.
Соберемся у него во дворе, он игру затеет — кто громче всех свистнет. Кашей нас не корми — свистим до умопомрачения, кто в два, кто в три пальца. А то вынесет дед Арнольд холстину льняную и углем обыкновенным почнет нам свои фантазии показывать: и черт у него, и красавка озерная, и бык-человек… все, как всамделишное. Здорово рисовал!
У кого охотка была, тот и учился рисовать или на гончарном кругу гонять посуду простую: большие корчаги, малые махотки, высокие крынки, кубаны разные… Скудельник из меня не получился, а лепить кое-что мог.
Ага, сижу это я на крылечке, работаю тихонько, улыбаюсь: решил — сделаю-ка Лике нового глиняного Буратино. Мне — забота, рукам — ученье, ей — радость.
А в пол-уха слышу — кто-то улицей нашей идет. Торопится, быстро шагает, прямо по лужам и грязи. Шаг твердый, армейский. Это я сразу понял.
Остановился прохожий у нашей калитки, спрашивает: «Солнцевы здесь живут?» Голос хриплый, нервный, но сила в нем командирская чувствуется.
— Тут, — отвечаю. — Светлана… Светлана Петровна в школе… — Засуетился, слова спотыкаются, сердце в груди заухало.
— А ты кто будешь? — спросил, будто за горло взял.
— Я? Да Суханов я. Суханов Василий, солдат…
— Вижу, что не девка. Не слепой. Что ты здесь делаешь?
— Ква-ква, — заквакалось у меня в горле, — ква-квартирант я.
Он переспросил, и я почувствовал его облегченный вздох, как тихо про себя замурлыкал: «Ну-ну, посмотрим-поглядим, что за гусь в гнезде у лебедушки».
Я совсем растерялся, очки снял, на крыльцо опустился, и все-то мне стало безразлично: весна, этот незнакомец, мои вчерашние заботы, надежды. Все летело перекувырком, вверх тормашками, в бездну. Снова я увидел, как наяву, свое поле черным, глухим, поросшим чертополохом, крапивой. Поле надежд…
— Э-э, да ты… — услышал я будто во сне его голос. — Извини, браток. Извини. — И тут же твердо: — Будем знакомы. Капитан второго ранга Солнцев!
Он присел рядом на крыльцо. «Закурим, что ли?» — голос его был уже мягким, спокойным. Постучав папироской по пачке, он неловко сунул мне всю пачку.
— Зря отказываешься, браток. Сам Верховный курит. «Герцеговина Флор!» С какого фронта?
Я ответил.
— Ваши уже в Румынии, — он замолчал.
Ароматный дым плыл мимо моего лица. Казалось, это плыли воспоминания незнакомого мне человека, сидящего рядом…
Я понимал, что для него это были самые счастливые минуты жизни, сидеть на теплом родном крыльце, молчать, щуриться солнцу, слушать, как горласто, радостно, знакомо поет на всю улицу петух, как все вокруг в движении тепла и света.
Тонкая паутинка молчания колебалась и вот-вот должна была порваться. Я боялся этого, боялся новых вопросов, хотя уже и пришел в себя.
— Как тут мои? Живы-здоровы?
Я заставил себя рассмеяться и как можно более равнодушно ответить:
— Все нормально. Все хорошо, капитан второго ранга.
— Лады, — как-то устало сказал и он.
Снова курил он молча, снова я боялся его вопросов.
— Пойдем в дом, браток, — наконец-то очнулся от своих дум капитан второго ранга, — стол готовить, хозяев ждать. Как-никак на своей этой коробке с сорокового не был. А это что? — Он поднял с земли мою неоконченную поделку Лике. — Похоже Буратино? Да у тебя, гляжу, здесь целая мастерская! Сам художничаешь? (Мне отчего-то стало стыдно, хотелось даже руки спрятать за спину.) — Силен, браток. Силен… А кто ж расписывает красками?
— Лика. Помощница мне…
Мы прошли в дом, и он стал ходить по комнатам, приговаривая: «Чисто у вас, уютно, просторно. Чуешь, нет, солдат? Женщиной пахнет. Как… с персикового сада ветерком сладким потянуло… Э-э, браток, тебе это не понять. Только морякам дана эта тоска, ностальгия по дому, по земле родной.
Ходит он, вещи какие-то трогает, вздыхает, усмехается: хорошо ему — он дома. А мне каково? «Ишь, сколько игрушек понаделал, — в голосе его радость неподдельная, удивление. — Лике? Или просто? Хороши. Хороши. Талант. Да, не перестаю удивляться, восхищаться талантом. Вот у меня нет этого божьего замеса. Глубоко сожалею, страдаю! Эх! Мне бы маломальский талантишко… Уж я бы развернулся… И людей, и себя бы не обидел. А так что? На свет народился — вылупился… зачем, спрашивается? Какой в этом смысл? Какая во мне природой идея для человечества заложена? Не знаешь? Ведь не зря человек на землю приходит… творцом приходит, творить приходит. — Он громко в платок высморкался. — А хочется… Эх! Ну, ничего, непропащий я человек. Останусь на флоте — тоже дело».
Сухум. Тысяча девятьсот девяносто пятый год. Тринадцать месяцев войны, окончившейся судьбоносной для нации победой, оставили заметный отпечаток на этом городе. Исторически желанный вождями и императорами город еще не отошел от запаха дыма, но слово «разруха» с ним не увязывалось. Он походил на героя-освободителя военных лет. Окруженный темным морем и белыми горами город переходил к новой жизни. Как солдат, вернувшийся с войны, подыскивал себе другой род деятельности.
Когда пожилой Мюррей Блэр приглашает сына и дочерей к себе на ферму в Нью-Гэмпшир, он очень надеется, что семья проведет выходные в мире и согласии. Но, как обычно, дочь Лиззи срывает все планы: она опаздывает и появляется с неожиданной новостью и потрепанной семейной реликвией — книгой рецептов Фанни Фармер. Старое издание поваренной книги с заметками на полях хранит секреты их давно умершей матери. В рукописных строчках спрятана подсказка; возможно, она поможет детям узнать тайну, которую они давно и безуспешно пытались раскрыть. В 2019 году Элизабет Хайд с романом «Спросите Фанни» стала победителем Книжной премии Колорадо в номинации «Художественная литература».
«У крутого обрыва, на самой вершине Орлиной Скалы, стоял одиноко и неподвижно, как орёл, какой-то человек. Люди из лагеря заметили его, но никто не наблюдал за ним. Все со страхом отворачивали глаза, так как скала, возвышавшаяся над равниной, была головокружительной высоты. Неподвижно, как привидение, стоял молодой воин, а над ним клубились тучи. Это был Татокала – Антилопа. Он постился (голодал и молился) и ждал знака Великой Тайны. Это был первый шаг на жизненном пути молодого честолюбивого Лакота, жаждавшего военных подвигов и славы…».
Овдовевшая молодая женщина с дочерью приезжает в Мемфис, где вырос ее покойный муж, в надежде построить здесь новую жизнь. Но члены религиозной общины принимают новенькую в штыки. Она совсем не похожа на них – манерой одеваться, независимостью, привычкой задавать неудобные вопросы. Зеленоглазая блондинка взрывает замкнутую среду общины, обнажает ее силу и слабость как обособленного социума, а также противоречия традиционного порядка. Она заставляет задуматься о границах своего и чужого, о связи прошлого и будущего.
Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.
В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.
Очередная книга издательского цикла, знакомящая читателей с творчеством молодых прозаиков.
Новая книга издательского цикла сборников, включающих произведения начинающих.
Оренбуржец Владимир Шабанов и Сергей Поляков из Верхнего Уфалея — молодые южноуральские прозаики — рассказывают о жизни, труде и духовных поисках нашего современника.
Очередная книга издательского цикла, знакомящая читателей с творчеством молодых прозаиков.