Суровый берег - [24]
Тимофей Иванович, низенький, в ватном пиджаке до колен, в финской шапке, с рыжей клочкастой бородой, был похож на обычного ленинградского дворника, только без метлы и фартука. И ворчал он, как все дворники: негромко и долго.
— Я тебе говорю, начальница, как есть сам справлюсь… Так нет, бегает простоволосая.
Увидев поднявшегося капитана, он отряхнул с бороды снег, шагнул вперед, вытянулся и, приложив руку к шапке, степенно доложил:
— Тимофей Иванов, боец.
— Вольно, — сказал Комаров, с трудом удерживая улыбку. Очень уж по-домашнему выглядел боец Тимофей Иванов. И, как давно уже не было, Комаров почувствовал себя хорошо и уютно, словно кругом была мирная жизнь и он сидел у старых друзей и пережидал непогоду.
Ирина между тем снова оделась и, не обращая внимания на воркотню сторожа, вышла из палатки. Шторм утихал, и она решила проверить, нельзя ли уже поставить вышку.
— Дочка у меня такая была, — сказал Тимофей Иванович неожиданно, — летчица. Разбилась под Таллином… Штурмана заставила выкинуться на парашюте, а сама машину хотела сохранить… И косы у ней такие же были…
Он нагнулся к печке и стал ворошить дрова.
Ирины не было часа два. Вскоре ушел из палатки и Тимофей Иванович. Комаров остался один и сидел так до сумерок, время от времени рассеянно подкидывая в печку дрова. Ветер почти стих, и пламя ровно и сильно гудело в топке.
Ирина вернулась первой. Она раскраснелась от ходьбы по морозу и, прежде чем войти в палатку, весело аукнула, приподняв полог. Глядя на нее, Комаров постарался отбросить свои невеселые мысли.
К вечеру Тимофей Иванович закрепил, наконец, вышку, унесенную ветром на полкилометра от палатки, поставил новый градусник. Сторож рассказал, что видел далеко на озере темные точки застрявших машин, днем они постепенно исчезли. Очевидно, водители сумели разогреть моторы и выбраться на дорогу.
«Может быть, и мой выпутался», подумал Комаров и повеселел. Сейчас не такой страшной показалась буря, вернее, ее последствия, тем более, что снег плотно укрыл озеро и в дальнейшем уже трудно будет сбиться с пути.
Ветер утих, но снег продолжал падать, белая пушистая пелена простиралась до самого горизонта.
— Как же я теперь доберусь до берега? — озабоченно сказал вдруг Комаров.
Он опустил полог, хромая, подошел к печке и принялся рассматривать свои сапоги, которые теперь не годились для его обмороженных ног.
Ирина молчала. За стеной топтался Тимофей Иванович, утрамбовывая снег вокруг палатки, что-то бубнил. В жилье становилось все темней, лишь отблеск огня из печки освещал небольшое пространство.
— Совсем как у вас на Севере, — сказал Комаров и, отставив свои сапоги, повернулся к девушке. — И как будто никакой войны, тревог, несчастий. Хорошо, спокойно, будто дома. Вы чувствуете это, Ирина?
Она ничего не ответила, но Комаров поглядел на нее и неожиданно улыбнулся.
— Мне кажется, я теперь вспоминаю, что видел вас еще раз на прииске. Лил дождь, вы пришли к Гамзеичу через болото в мужских сапогах и важно сидели в столовой, спрятав под стулом ноги. На вас было черное платье, сапоги огромные, и грязь стекала с них на ковер, над которым всегда дрожал Гамзеич. Помните?.. И как он огорченно вздыхал, но все же вытерпел и не сказал ни слова.
— А вы стояли на пороге, длинный, загорелый, и дразнили собаку? Помню. Теперь помню.
Ирина вскочила со своего места и несколько секунд, сияющая, стояла перед Комаровым. Казалось, она сейчас его обнимет. Таким близким было воспоминание юности. Потом смущенно села.
— Жаль, что я вас тогда не знал… — сказал Комаров тихо.
Наступило неловкое молчание, прерываемое треском дров и бормотаньем Тимофея Ивановича за стеной палатки.
Чтобы нарушить молчание, Ирина вдруг оживленно сказала:
— А вы знаете, я встретила человека с большим лицом, который сидел тогда у Галины Монаховой. Он недавно был здесь на берегу. Грузил на машину какие-то ящики.
— Здесь? Любопытно! — Комаров заинтересовался. — А вы не знаете, кто он такой на самом деле?
— Нет. Я видела его у Галины всего два раза. Кажется, он служит в какой-то инвалидной артели. По-моему, вся эта компания работает там… Он даже пытался ухаживать за мной. Я так была рада, что вы тогда зашли… — сказала она, немного смутившись.
— Да… — Комаров встал, прошелся. Невольное воспоминание заставило его опять вернуться к мыслям о Ленинграде, о порученном деле, о своих людях. — Вы очень хорошо сделали, что приехали сюда, — сказал он рассеянно.
Ирина рассказала о своем житье в городе, о переезде на озеро, потом пришел Тимофей Иванович, и они просидели почти до двенадцати часов ночи.
Уже лежа на койке сторожа — тот устроился на досках, накрытых полушубком, — Комаров вдруг сказал негромко, словно стесняясь высказать свои чувства:
— Если придется вам побывать в городе, постарайтесь, пожалуйста, достать у Монаховой адрес моей сестры. Синельникова ее фамилия. Может быть, они переписываются. Сын мой у сестры, я ведь потерял жену еще два года назад. Хочется поскорее узнать о парне. Не могу простить себе, что понадеялся на нее. Сестра — женщина со странным характером. Малыш он, четыре года всего…
— Я обязательно сделаю, — тронутая его просьбой, ответила Ирина.
