Судьбы в капкане - [12]
— А у меня одна бабка в деревне осталась. Я у нее за всю родню. Деда еще лет двадцать назад похоронила. Так к ней со всей деревни старики косяками поперлись. Кто в хахали, другие в мужики набиваются. Короче, бьют клины к моей бабульке, как к первой невесте во всей деревне. Она всех похоронила. Сначала моего отца. У него рак объявился. И откуда это проклятье на голову свалилось, мне тогда третий год пошел. И конечно, своего родителя не помню. Мать через год от пневмонии умерла, а через полгода старшего брата не стало. Утонул в озере. Так-то и остались вдвоем с бабкой. Она после всех этих похорон чуть не сдвинулась, вовсе загоревала, но тут я, еще совсем зеленая. Поняла старая, коль уйдет на погост, мне места в жизни не останется, хоть живьем в могилу с собой бери. Никого вокруг нет, кто б меня взял. Вот и стала снова в хозяйство втягиваться. Деваться некуда. На ту пору у нее хороший сад был. Клубнику, черешню, смородину, малину все лето на базар возила, а деньги — в кубышку. Потом продала туристам свои серебряные, старинные украшения, посчитав, что неразумно уносить их с собою на тот свет, пусть для жизни послужат. Так вот купила корову, кур, индюшат и гусят. Меня учила, как за ними ухаживать. А гусята с индюшатами, едва подросли, исщипали всю. Как-то дошло, что мне они не по кайфу. Но бабка знать ничего не хотела, схватит за косы и в сарай запихнет. Косить учила, рубить дрова, готовить и стирать, убирать в доме. Чуть что не так, по заднице надает. Но не сильно, зато бранила до ночи. Мне пришлось привыкать к хозяйству, как к постылому хахалю, не по любви, а вынуждено, через силу, ломая себя через колено. Знала, нельзя иначе. Жить-то нужно. Да и результаты убеждали. Бабка часто баловала, покупала наряды, конфеты, все ж ребенок, девчонка. И она для меня не скупилась.
— Так зачем ты от нее сорвалась? Чем тебе плохо было с бабкой? — удивленно глянула на девку Катя.
— А образование? В деревне его не получишь! Бабка быстро поняла, что деревня не для меня. Я любила наряды. А в огород старая выгоняла палкой иль скрученным полотенцем. Но и тогда забьюсь в кусты, спрячусь от бабки и ничего не делаю. Вот тут-то и нашла меня бабка с соседским мальчишкой, тот постарше на два года. Быстро все сообразил. Застукали нас вскоре, и пошла молва, что я сученкой расту. И уже порченая. В деревне друг от друга не спрячешься, все на виду. Ровесники мне проходу не давали. Обзывали, дразнили грязно. Никто не хотел дружить, как чумной сторонились. А пересуды и слухи не оборвать. Чем старше становилась, тем грязнее сплетни. И в конце концов поверила, что я и вправду хуже всех. Решила вздернуться в сарае. Только голову в петлю сунула, бабка пришла доить корову. Увидела, все поняла. Долго мы с нею говорили в ту ночь. Я этот разговор никогда не забуду, — призналась тихо.
— Внученька моя, жизнь тебе — дар от Бога, и ты не можешь сама ей распорядиться. Твои родители от болезней ушли, так на небесах распорядились. Ты у меня единственная, а значит, жить должна. Кто ребенка осмеял, сам глупей его. Ты не с похоти, с глупости дурное сотворила. А кто тебя осудил, на каждом шагу грешит. Только глянь, вся деревня меж собой перероднилась. И хотя в нужде маются, дети у всех родятся, правда, что неведомо от кого. От соседей и друзей, от знакомых и чужих, на иного глянешь, совсем рыжий, а в роду все черные, как смоль. Но родила баба при муже, значит, дите законное, а кто его отец на самом деле, того кроме нее никто не знает. Сколько таких подкидышей по деревне растут, одни бабы знают, но и перед смертью не сознаются. А каждая такая сучка хочет выглядеть чище других. Им только повод дай, в говне утопят. Неважно кого, ребенка иль старуху. Вон попросила я мужиков сено в стог сметать, так по всей деревне слух пошел, что я с обоими в постели рассчиталась. Срамно эдакое на старого человека плести, да рты деревне не заткнешь и кизяком не замажешь. Тут годы нужны, чтоб забылось. А потому, закончишь школу и поезжай учиться в город. Когда воротишься, про твое детство позабудут. Да и вернешься ли к нам, тоже неведомо никому. Но я не хочу, чтоб из-за всякой нечисти моя единственная внучка в петлю лезла. Пошли их всех в ишачью сраку, чтоб подавились говном, а сплетни мимо ушей пропускай, знай, порядочные люди их не распускают и не слушают. А на дураков и сволочей не оглядывайся. Их судьба нищетой и бедами метит. Вот они завидуют нам, почему? Что лучше их живем! Пусть и они не языками молотят, а у себя на хозяйстве поработают. У нас с тобой времени не хватает, они же целыми днями на лавках тарахтят. Вот и сообрази, кто Богу угоднее? Давай договоримся, заканчивай школу и в город поезжай, на самую большую начальницу выучись. Я для такого дела ничего не пожалею… — допила свой чай Юлька.
— Классная бабка у тебя, — обронила Анжела и умолкла, задумалась о своем.
— Вот бы мне такую бабулю, — размечталась Вика.
— Она собирала меня в город две зимы. Всего впрок набрала, даже домашние тапки не забыла. А уж кофты, свитеры, носки и варежки вязала, не поднимая головы. Ну, а я решила в мединститут поступить, да срезалась на химии. И пока не опоздала — мигом в техникум. Уж так не хотела в деревню возвращаться с неудачей. Там меня и вовсе заплевали б. Зато когда приехала на каникулы, на деревенских не смотрела. Только со стариками здоровалась, других не замечала. Город уже подшлифовал. Хотя времени прошло немного. Я уже могла послать сплетников так, что они немели от удивленья. Когда узнали, что учусь на фельдшера-акушера, и вовсе заглохли. У нас в деревне фельдшер — это большая фигура, врачи к нам не едут, не хотят в нашей глухомани работать. И фельдшер в деревне — подарок судьбы. Теперь моя бабка на всех свысока смотрит. Ведь я у нее в люди вышла. А уж она старалась, всякую неделю деньги присылала Но поскольку… Это бабка может ходить в простых чулках или вообще без них. Попробуй я прийти на занятия без колготок. Если они не импортные, меня осмеют. Все эти вязаные вещи оказались лишними. Такое никто не носит. Это немодно. Мое деревенское пальто с норковым воротником тоже безнадежно устарело и мне пришлось срочно покупать современную куртку. Уж я не говорю, что в деревенских валенках в городе на улицу не выйти. Бабуля этого знать не могла. И когда приезжала на каникулы, одетая по городскому, она все время жалела меня:
Это — страшный мир. Мир за колючей проволокой. Здесь происходит много такого, что трудно себе представить, — и много такого, что невозможно увидеть даже в кошмарном сне. Но — даже в мире за колючей проволокой, живущем по незыблемому блатному «закону», существуют свои представления о чести, благородстве и мужестве. Пусть — странные для нас. Пусть — непонятные нам. Но там — в зоне — по-другому просто не выжить…
Колыма НЕ ЛЮБИТ «случайных» зэков, угодивших за колючую проволоку по глупой ошибке. А еще больше в аду лагерей не любят тех, кто отказывается склониться перед всемогущей силой блатного «закона»…Но глупый наивный молодой парень, родившийся на далеком Кавказе, НЕ НАМЕРЕН «шестерить» даже перед легендарными «королями зоны» — «ворами в законе», о «подвигах» которых слагают легенды.Теперь он либо погибнет — либо САМ станет легендой…
Низшие из низших. Падшие из падших.«Психи», заживо похороненные за колючей проволокой СПЕЦИАЛЬНОГО УЧРЕЖДЕНИЯ.Среди них есть и палачи, и жертвы… Есть преступники, умело «откосившие» от возмездия за содеянное, — и жалкие, несчастные люди, забытые всеми. Они обитают в АДУ. У них лишь одна цель — ВЫЖИТЬ.
В новом романе, предложенном читателям, рассказано о двух сахалинских зонах: женской, с общим режимом содержания, и мужской, с особым режимом. Как и за что отбывают в них наказания осужденные, их взаимоотношения между собой, охраной, администрацией зоны показаны без прикрас.Судьбы заключенных, попавших на зону за преступления, и тех, кто оказался в неволе по необоснованному обвинению, раскрыты полностью.Кто поможет? Найдутся ли те, кому не безразлична судьба ближнего? Они еще есть! И пока люди не разучились сострадать и помогать, живы на земле надежда и радость....Но не каждому стоит помогать, несмотря на молодость и кровное родство.
Кто он, странный человек, замерзавший на заснеженной дороге и "из жалости" подобранный простой деревенской бабой?Кто он, "крутой мужик", похоже, успевший пройти все мыслимые и немыслимые круги лагерного ада - и стать "своим" в мире за колючей проволокой?Возможно, бандит, наконец-то решивший "завязать" с криминальным прошлым? Скорее всего - так. Но... с чего это взял старый, опытный вор, что блатные "братки" просто возьмут и отпустят на "мирное житье" бывшего дружка и подельника?..
…Бомжи. Отвратительные бродяги, пьяницы и ничтожества?Или — просто отчаянно несчастные люди, изгнанные из дома и семьи, вынужденные скитаться по свалкам и помойкам, нигде и ни в ком не находящие ни жалости, ни сострадания?На Руси не зря говорят — от тюрьмы да сумы не зарекайся.Кто из нас — благополучных, состоятельных — может быть уверен, что его минет чаша сия?Запомните — когда-то уверены были и они…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.