Судьба Чу-Якуба - [8]

— Ступай, — сказал он и освободил Ахмата, внука Хании. — Ступай и не оглядывайся. Придешь в наш дом и скажешь вашей сестре, чтобы она тут же скинула траур, взяла что ей угодно из имущества и ушла из дому. И никого из вашего рода я не должен видеть, когда прибудем с костями покойника. — И отпустил врага, напоследок стегнув его веревкой.

Поручив предводительствовать отрядом другому, Чу-Якуб с прахом прибыл домой. Дав соседям и близким оплакать сына, он в тот же вечер похоронил его. А на другой день, приказав вынести самое необходимое, сжег дом и с родными, близкими и слугами немедля двинулся морем в Турцию. Сагярмухва-гушагя.

«Когда произошла эта трагедия, — рассказывает Жорж Дюмезиль, — Берзеги все еще не выполнили своего обещания и род Чу не был возведен в дворянство. Якуб прибыл в Турцию с многочисленными рабами, родственниками и друзьями и был направлен в Кулак, что неподалеку от Маньяса. Все они были в лохмотьях, совершенно обнищавшие. Якуб отправился в Стамбул, где султан образовал комиссию по иммиграции. Когда Якуб явился к главе этой комиссии (Джемиль-бей уже ничего не знает об этом), тот поднялся и спросил у Якуба, как его звать и не случалось ли ему жить в Египте. Якуб ответил, и чиновник бросился ему на шею со словами: «Я обязан жизнью этому человеку». Действительно, во время войны с султаном Махмудом Мехмет-Али арестовал много турецких подданных, и казнь следовала за казнью. Угадав в одном из осужденных армянина, Якуб пожалел его и спросил: «Если я тебя освобожу, есть ли у тебя возможность исчезнуть из Египта?» Получив утвердительный ответ, он дал армянину возможность бежать.

Теперь, встретившись в Стамбуле с Якубом как с просителем, этот человек обещал ему дать все, что тот пожелает. «Я не хочу денег, — сказал Якуб, — но мой народ живет в Кулаке в нищете». Армянин, возглавлявший комиссию, отправил двенадцать верблюдов, нагруженных всем необходимым, и сказал Якубу, чтобы тот сам выбрал себе местожительство. Якуб обошел окрестности Маньяса и на другой стороне поселка выбрал место для себя, которое теперь носит его имя.

…Посреди деревни, приютившейся на крутом склоне, рядом с огороженным участком, где живет Джемиль-бей, чуть повыше мечети виднеются четыре могилы, за которыми хорошо смотрят. На этих могилах мы с Джемилем часто беседовали по вечерам и однажды совершили молитву: он молился раскрыв руки, я — сложив их.

…Хаджи-Осман-Кейю был основан немного позднее, другим человеком из рода Чу, родственником, но не братом Якуба. По словам Джемиль-бея, Осман хотел присоединиться со своей группой к поселению, уже основанному Якубом, но тот отказался: «Нет, пусть наши куры живут отдельно. Чем меньше мы будем видеться, тем легче договоримся».

Когда спустя двадцать лет ученый приехал вторично в Турцию в поисках знающих убыхский язык, он с огорчением увидел, что число их резко сократилось. «Убыхский язык исчез почти всюду, и это произошло, как меня уверяли ныне отуреченные потомки многих знатных семей (в частности, профессор Мустафа Невзат Псак, директор крупной фармацевтической лаборатории в Стамбуле), по какому-то замыслу или расчету. Малочисленные и рассеянные по всей территории, потерявшие всякую надежду остаться убыхами, они все же хотели быть кавказцами и с этой целью предпочли, в зависимости от местности, слиться с двумя другими большими племенами, состоявшими из их товарищей по оружию и изгнанию: с натухайцами, шапсугами и абзахами, с одной стороны, а с другой стороны, в более редких случаях, с абхазцами», — пишет Дюмезиль, а в другом месте продолжает: «Подрастающее поколение не хранит и не желает хранить воспоминания о своих невзгодах и даже о древнем происхождении своего народа».

Одной из последних, от кого Дюмезиль получил сведения, была Хандар-ханум. «У Хандар-ханум странная судьба. Она — негритянка. Попав в сераль еще совсем ребенком (ее звали там Сейралы Арап), она так и выросла служанкой женщин, занимавших в серале господствующее положение. Таким образом, она изучила убыхский и абхазский языки. В настоящее время ей под семьдесят».

11

Основав село, Якуб жил тихо, не ввязываясь в тяжбы и суету соседей. Но вскоре и его село стали беспокоить болгары-мусульмане, обосновавшиеся неподалеку. Они совершали набеги — грабили, воровали скот и уже полгода держали в страхе все села под Маньясом. Случались пропажи и в селе Якуба, и он точно знал, чьих это рук дело. Он послал к болгарам людей и передал им, чтобы они не мешали ему жить, равно как и он не будет мешать им. Но разбойники сочли это предложение за дерзость и пригрозили сжечь село Якуба дотла. Якуб и его люди были настороже, но несколько месяцев все было спокойно. Как-то вечером Якуб сидел на балконе вновь отстроенного дома. К воротам подъехал всадник. По обычаю турок лицо всадника было закрыто. Он пытался унять коня, который все кружил на месте. Якуб вышел его встретить.

— Будь осторожен нынче вечером, — сказал всадник. — На ваше село собираются напасть соседи-болгары.

— Стой! Кто говорит? — спросил Якуб, но тот повернул коня и тронул поводья.

— Стой, хымаго, я не знаю, ты человек, демон или ангел, но ты должен открыться сейчас же.