Судьба Чу-Якуба - [7]
Чу-Якуб присел, не понимая, то явь или сон. Но все это было наяву, потому что он сидел не на прежнем месте, а на самом краю обрыва. Он встал, улыбаясь, встряхнул головой и пошел вверх по следам, которые были гораздо меньше детской ступни. Абаджа пронесли его довольно далеко. Пришлось подниматься не менее пятисот шагов до места, где вчера он положил бурку и оружие. Он двинулся в путь, и теперь стало ясно, что выход из леса, который он не мог найти вчера, был совсем рядом.
Встречные, видя, что он не отзывается на их приветствия, говорили:
— Вот идет Чу-Якуб, убыхский воин. Несомненно тяжела его ноша. Но на плече его мы видим только крылатую бурку, стало быть, тяготит его боль.
В долине реки Мацесты конь Якуба споткнулся. Еще более растерявшись, он стегнул его плетью. Конь встрепенулся и понесся так, что Якуб не заметил, когда они перемахнули через Мацесту. На другом берегу на большом валуне сидела жена его, одетая в белое.
— Эгей, дочь Хан-Гиреев, что же ты сидишь на белых речных камнях, будто у тебя нет дома? Почему не встречают меня три сына и единственная дочь? И что за радость заставила тебя одеться в белое?
Она встала, взяла его коня за поводья и приникла головой к колену мужа.
— Потому я покинула дом и сижу на берегу, чтобы скорее поведать тебе о нашем горе. Один из твоих сыновей больше не встретит тебя, он не вернулся из похода, куда ходил с братьями жены, Берзегами. Младшие твои сыновья ходят по твоим следам, чтобы разыскать тебя, а дочь горюет над оружием брата. Одета же я в белое потому, что сын не посрамил ни отца, ни мать и погиб, как подобает мужчине.
Чу-Якуб слушал и не мог спешиться, потому что жена приникла к его колену и орошала слезами.
— Почему ты отпустила сына без моего ведома? — спросил он.
— Ты ушел на два дня и не возвращался три недели. А разве я могла удержать сына, если Берзеги бросили ему вызов? Вот уже третья неделя, как он погиб, — ответила ему жена.
Чу-Якуб заглянул в ее глаза и побелел, как саван. Ему казалось, что он отсутствовал всего только третий день. А тут уже третья неделя, как погиб его сын. Он снял башлык и провел рукой по темени: на голове, которую он выбрил перед дорогой, уже отросли волосы. Он понял, что краткой смерти был подобен долгий сон его в чаще. Не солгали ни приметы, ни человек, который явился ему в глубоком забытьи. Сдерживая крик, он схватился за голову, а жена, вся в слезах, продолжала говорить.
Берзеги подошли к воротам и окликнули по имени ее сына. По убыхскому обычаю это означало, что сын погиб. Они привели матери его коня с оружием и сообщили, что сына ее они похоронили на месте его гибели.
Теперь начнем наш плач по убыхам, чьи огни угасли. Наши аиры настроены, наши голоса звонки, а главное — сами мы живы. Ночь омерзительным циклопом приоткрыла единственный глаз. Кто-то скажет, что это взошел месяц. Но куда же деваться мне, если сто глаз у боли, что опустилась надо мной сама как ночь? Сагярмухва-гушагя!
Где же убыхи, наши гордые братья, которые были хранимы семью святилищами между морем и горами, любили вольность и не желали покоряться ни султану, ни царю?! Неужели исчезли они, как луч, что сверкнет на миг меж облаков? Кому тогда нужны были и отвага их, и вдохновение, и любовь? Если я не услышу ответа на эти вопросы, как мне усидеть под прищуренным глазом ночи и под сотней глаз моей боли, глядящих мне в сердце? Сагярмухва-гушагя!
То ли лгу я сердцу своему, то ли правда, что и убыхи не исчезли бесследно. Потому что смерть их стрелой звеня вонзилась в небо, и я слышу, как эта стрела возвращается, обогнув землю и целясь в сердца всех, кто ее запускал и кто не запускал. Стой, стрела, кричу я, прости нас на этот раз, откажись от мести! Сагярмухва-гушагя!
И я пытаюсь умолить стрелу, чье приближение слышу один я. Говорю в пустоту, продолжая твердить, что и так много крови, что дух не в силах возвыситься и летит над долиной, почти касаясь крыльями земли, подобно тому как близость ненастья клонит полет птиц к земле. Стой, стрела! — молю я, но как остановить то, что уже в полете! Сагярмухва-гушагя!
И я пытаюсь умолить летящую в воздухе стрелу. Стой, молю я в пустоту. Ты не знаешь, но я-то знаю, что, пробив на лету сердца всех, кто запускал тебя и не запускал, опьяненная свежей кровью, ты повернешь свое острие уже к сердцам тех, чью жажду крови ты хотела утолить, стрела слепая. Сагярмухва-гушагя!
И я пытаюсь умолить летящую стрелу. Стой! — молю я. Есть еще мужество и бесстрашие, дерзость и честь, совесть и милосердие — значит, есть еще в жилах человеческих древняя кровь убыхов. Сагярмухва-гушагя!
Чу-Якуб отобрал лиры у наемных певцов — они славили поход Берзегов, в котором погиб его сын. Он отставил охотничье ружье и взялся за боевое. Собрав отряд, он двинулся в края, что назвали ему Берзеги. Чу-Якуб захотел своими глазами увидеть тело сына.
Высадившись в Лоо, он отвоевал село, где погиб его сын, и с двумя сыновьями пришел на место погребения. А Ахмата, сына Махматуки, которому он особенно не доверял, Чу-Якуб вел, накинув ему на шею аркан. Он велел показать могилу сына. Стали копать. Якуб держал накоротке аркан, накинутый на шею пленному Берзегу. Выкопали тело, которое прекрасно сохранилось, и Чу-Якуб убедился, что смертельная пуля попала сыну в спину. Сомнения быть не могло: его убили Берзеги. Средний сын Якуба схватился за кинжал, чтобы прикончить Ахмата, но Якуб его остановил. Он понимал, что если начнет мстить, то в это дело будет втянуто много народу, а этого он не желал.
Прелестна была единственная сестра владетеля Абхазии Ахмуд-бея, и брак с ней крепко привязал к Абхазии Маршана Химкорасу, князя Дальского. Но прелестная Енджи-ханум с первого дня была чрезвычайно расстроена отношениями с супругом и чувствовала, что ни у кого из окружавших не лежала к ней душа.
Даур Зантария в своём главном произведении, историческом романе с элементами магического реализма «Золотое колесо», изображает краткий период новейшей истории Абхазии, предшествующий началу грузино-абхазской войны 1992–1993 годов. Несколько переплетающихся сюжетных линий с участием персонажей различных национальностей — как живущих здесь абхазов, грузин (мингрелов), греков, русских, цыган, так и гостей из Балтии и Западной Европы, — дают в совокупности объективную картину надвигающегося конфликта. По утверждению автора, в романе «абхазы показаны глазами грузин, грузины — глазами абхазов, и те и другие — глазами собаки и даже павлина». Сканировано Абхазской интернет-библиотекой httр://арsnytekа.org/.
В сборник рассказов и эссе известного абхазского писателя Даура Зантарии (1953–2001) вошли произведения, опубликованные как в сети, так и в книге «Колхидский странник» (2002). Составление — Абхазская интернет-библиотека: http://apsnyteka.org/.
Судьба витязей из рода Хаттов на протяжении столетий истории Абхазии была связана с Владычицей Вод.
Изучая палеолитическую стоянку в горах Абхазии, ученые и местные жители делают неожиданное открытие — помимо древних орудий они обнаруживают настоящих живых неандертальцев (скорее кроманьонцев). Сканировано Абхазской интернет-библиотекой http://apsnyteka.org/.
Повесть «Мрак» известного сербского политика Александра Вулина являет собой образец остросоциального произведения, в котором через призму простых человеческих судеб рассматривается история современных Балкан: распад Югославии, экономический и политический крах системы, военный конфликт в Косово. Повествование представляет собой серию монологов, которые сюжетно и тематически составляют целостное полотно, описывающее жизнь в Сербии в эпоху перемен. Динамичный, часто меняющийся, иногда резкий, иногда сентиментальный, но очень правдивый разговор – главное достоинство повести, которая предназначена для тех, кого интересует история современной Сербии, а также для широкого круга читателей.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Действие романа охватывает период с начала 1830-х годов до начала XX века. В центре – судьба вымышленного французского историка, приблизившегося больше, чем другие его современники, к идее истории как реконструкции прошлого, а не как описания событий. Главный герой, Фредерик Декарт, потомок гугенотов из Ла-Рошели и волей случая однофамилец великого французского философа, с юности мечтает быть только ученым. Сосредоточившись на этой цели, он делает успешную научную карьеру. Но затем он оказывается втянут в события политической и общественной жизни Франции.
Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.
В романе Амирана и Валентины Перельман продолжается развитие идей таких шедевров классики как «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Мастер и Маргарита» Булгакова.Первая книга трилогии «На переломе» – это оригинальная попытка осмысления влияния перемен эпохи крушения Советского Союза на картину миру главных героев.Каждый роман трилогии посвящен своему отрезку времени: цивилизационному излому в результате бума XX века, осмыслению новых реалий XXI века, попытке прогноза развития человечества за горизонтом современности.Роман написан легким ироничным языком.