Странный рыцарь Священной книги - [2]
При этом его эпическое высказывание обладает исключительным драматизмом и драматургической согласованностью, а также редкой и сильной в своей многозначности поэтикой. Его философская и эстетическая рефлексия погружена в поразительную лирическую, волнующую атмосферу. А кроме того, в романе есть постмодернистский прием, при помощи которого писатель неожиданно «вселяется» в ядро повествования главного героя, «странного рыцаря» Анри де Вентадорна, так что в течение его рассказа встраивается и параллельно развивается процесс написания романа автором, что создает особый художественный эффект.
И, наконец, неизбежный вопрос: что является основным эстетическим посылом романа Антона Дончева? Каковы основные эстетические идеи, которые представляет и оставляет эта книга о Книге, о ее великой и неуничтожимой духовной силе?
Настоящая Книга — как искусство и как свобода — вытаскивает человека из грязи, в которой он застрял; она смывает с него всякую нечистоту, и ваяет из него прекрасную статую.
Но существует и проклятие тайной книги. Все то время, пока она «следовала своим долгим путем, люди не переставали убивать друг друга». Поэтому, когда она приближалась к нам, в Темных горах занимался или рассвет, или пожар. Она разжигала этот огонь в людях, тот бунт, который вел их в огонь. (Из огня в огонь попадешь!) И когда, наконец, Священная книга завершила свой путь к стране альбигойцев в Лангедоке, чайки улетели, свет погас, небо стало пустым. Такова судьба человека: сегодня он разрывает оковы, в которые его заковали вчера, а завтра он полюбит их, потому что сколько бы ни сжигали книги, свитки и рукописи, после того, как они сгорят на самом большом костре, они превращаются в свет. Мы смотрим на пламя костра сверху и знаем, что книга не видит нас, известно, что вместе с ней на этих кострах (из книг, пергаментов, кож, папирусов, деревянных досок) горела мудрость Египта и Эллады, Персии, Индии и Китая, Рима и Константинополя. На этих до сих пор еще дымящих белым и черным дымом пепелищах мы уяснили себе, что «мудрость плохо пахнет».
Горящие книги, конечно, не могут осветить всю страшную ночь над землей, но мы знаем, что даже одна свеча освещает, пусть всего на пядь. Это-то и есть книга, это и есть искусство: вечный свет! Это те искры, от которых зажигаются костры, а всегда так было и всегда так будет: на кострах сжигают только тех людей, которые несут свет.
Георги Старделов (Македония)
Перевод Ольги Панькиной
Антон Дончев
СТРАННЫЙ РЫЦАРЬ СВЯЩЕННОЙ КНИГИ
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Звали меня Анри де Вентадорн, но я взял себе имя другого человека, умершего.
Могу с уверенностью сказать, что имя Вентадорн известно любому встречному, однако, как это ни странно, славой своей оно обязано двум людям, в сущности не принадлежавшим к нашему роду. Один из них — Бернар де Вентадорн, что сложил некогда песню:
был сыном пекаря в нашем славном замке. Он пел перед Элеонорой Аквитанской после того, как та развелась с Людовиком Седьмым и стала супругой короля Англии Генриха Второго. Элеонора отправила Бернара в Шампань, к дочери своей от первого брака Мариелле. Призрак этого певца — верней, тень его имени, — преследовал меня, пока я звался Анри де Вентадорном, ибо каждый ждал от меня песни. Меж тем на мне лежит проклятье: мои песни отпугивают даже ворон.
Второй Вентадорн — точнее вторая — прославленная певица из рода Тюреннов — вышла замуж за моего брата Эбла. Звали ее Мария. Чем больше она пела, тем громче воспевали ее. Именно Марии принадлежат знаменательные слова: «Не оттого заслуживаю я славы, что знатна, а оттого, что я женщина, умеющая дарить любовь…» Каждому.
Из-за нее, едва достигнув шестнадцати лет, покинул я родовой замок.
Двадцать лет спустя судьба привела меня в Рим. Близился год 1216-й от Рождества Спасителя нашего. Уже прошел Четвертый Латеранский собор во главе с папой Иннокентием III, при участии двух патриархов — завоеванных Римом Иерусалима и Константинополя, семидесяти одного митрополита, четырехсот двенадцати епископов, девятисот аббатов и бессчетных посланцев князей церкви и светских коронованных особ. Многие прислали своих людей представлять их в Соборе оттого, что сами не могли — или не посмели — прибыть. Тайно прибыли в Рим так называемые (или сами себя так называвшие) предводители альбигойцев — граф Раймунд Шестой Тулузский с сыном, также Раймундом. Надеялись они испросить папскую милость.
Перед началом Собора, незадолго до летнего солнцестояния, английские бароны, настигнув на Рунимедских лугах своего короля Иоанна Безземельного, принудили его подписать Великую Хартию вольностей, и тот вскричал в ярости: «Двадцать пять королей поставили надо мною!» Папа тотчас принял сторону униженного Иоанна, коего сам перед тем отлучил от церкви, и Собор издал одну за другой Хартии против свобод. Когда читаешь канон с осуждением всех ересей, бросает в дрожь. Собор отнял земли древнего рода графов Тулузских и передал их во владение Симону де Монфору — от Безье до океана и от Пиренеев до Дордони.
В Риме я сопровождал соседа Симона де Монфора — Симона де Ноффля, получившего на Соборе обещанный ему замок в Провансе. Затем он покинул Рим, а я там остался.
Опубликовано в журнале «Иностранная литература» № 1, 1967Из рубрики «Авторы этого номера»…Рассказ «Возвращение» вошел в сборник научной фантастики «Человек, который ищет» («Човекът който търси», 1964).
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Однажды окружающий мир начинает рушиться. Незнакомые места и странные персонажи вытесняют привычную реальность. Страх поглощает и очень хочется вернуться к привычной жизни. Но есть ли куда возвращаться?
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.
Две повести Виктора Паскова, составившие эту книгу, — своеобразный диалог автора с самим собой. А два ее героя — два мальчика, умные не по годам, — две «модели», сегодня еще более явные, чем тридцать лет назад. Ребенок таков, каков мир и люди в нем. Фарисейство и ложь, в которых проходит жизнь Александра («Незрелые убийства»), — и открытость и честность, дарованные Виктору («Баллада о Георге Хениге»). Год спустя после опубликования первой повести (1986), в которой были увидены лишь цинизм и скандальность, а на самом деле — горечь и трезвость, — Пасков сам себе (и своим читателям!) ответил «Балладой…», с этим ее почти наивным романтизмом, также не исключившим ни трезвости, ни реалистичности, но осененным честью и благородством.
Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».
«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.