Странники у костра - [56]

Иван, осторожно перекидывая цепь, обходит букву «П». Виктор, прикрепившись к сосне, заглядывает в пропасть — не терпится поговорить с Иваном.

— Ни к чему ты все это затеял.

— Так что, мне возвращаться или маленько подождешь? — Иван проверяет прочность крепежных хомутов, на которых висит перевернутая буква.

— Вань, ты ведь врал, что с Таборовым на спор. Я сейчас только понял, что врешь.

— Какой догадливый! — Иван достает из кармана новые хомутики, еще и ими сцепляет букву с тросом. — Как это ты дошел? — Иван перебрасывает страховочный карабин на нижний трос, подводит тросик с магнитным крючком под нижнюю округлость перевернутой буквы.

— Афоня не такой дурак, чтоб чужой жизнью рисковать. Это я понял, когда ты паучком по проволоке полз.

Иван дергает тросик, понимает, что крюк, хоть и магнитный, сорвется.

Мешкает, размышляя.

— Значит, тебе правду подавай? — спрашивает у Виктора.

— Но! И без прикрас! Иначе драпану от греха подальше.

Иван примеряется, сможет ли он дотянуться до нижней округлости. Страховочная цепь коротка, не пускает. Виктор предупреждает:

— Вань, не вздумай без цепи лезть! Пожалей мое слабое сердце.

— Ладно, ладно. — Иван опять мешкает, привязывает к тросику веревку с болтом. — Держи! — бросает конец с болтом Виктору.

Тот хватает веревку и выбирает тросик.

— Витя, поверь. Не мог смотреть на эту букву. Как гляну, так что-то по сердцу скребет. Непорядок. И вот мы здесь.

— Врешь! — Виктор выбрал слабину, подергивает туго натянутый тросик, но поднимать букву не торопится. — Я догадливый. — Он пробует насвистывать мотив давнего танго: «Татьяна, помнишь дни золотые…», но мотив не поддается. Тогда Виктор орет, перевирая слова: — «Видишь ли меня, моя Татьяна!..».

Иван показывает кулак.

— Тяни, зараза! Я тебе это танго потом напою. — Виктор тянет букву — крюк срывается, надо наглухо крепить тросик к букве.

Иван отстегивает карабин и спускается — медленно, медленно, по ноге перевернутой буквы.

Виктор оцепенело молчит.

Буква начинает качаться: к скале — от скалы, к скале — от скалы.

Иван добирается до первой перекладины, зажав ее ногами, пытается привязать тросик и круто кренится с буквы. Виктор бессильно жмурится. Но Иван чудом удерживается, закрепляет тросик и лезет к крепежным канатам.

Виктор шипит:

— Что ж ты, дурак, вокруг буквы-то цепью не охлестнулся.

— Не хватило бы, — у Ивана тоже перехвачено горло, и он тоже сипит. — Тяни!

Виктор тянет за тросик, буква встает на место. Иван прочно прихватывает ее хомутиками.

* * *

Лозунг этот «Привет первопроходцам!» в Каре виден из любого двора и проулка. Поэтому жители давно уже заметили людей на скале, поправляющих букву. Кто-то из жителей, засмотревшись, ткнул сигарету горящим концом в рот, кто-то оступился с крыльца, кто-то замер посреди двора, открыв рот.

* * *

— Ты зачем туда лез? — спрашивает Татьяна еще запаленного, тяжело дышащего Ивана. — Кто тебя просил?

— Сам догадался. — У Ивана мокрые волосы, черная, внезапно вылезшая щетина на щеках, придающая ему излишнюю измученность. — Успокойся. Не так уж это опасно.

— Думаешь, букву перевернул и все на место встанет? — Глаза у Татьяны дымчато сухи и непривычно жестки. — Ошибаешься.

— Тяжело мне было на эту букву смотреть. Так сердце корябало…

— Ты что, лучше его хочешь быть? С мертвым соревнуешься?

— Извини. Я же как лучше.

— Нет. Не «в извини» дело. Ты что хочешь? Смерть вычеркнуть? Память? Судьбу переиначить?

— Хочу, чтоб нам с тобой хорошо было.

— Эх ты!..

* * *

Ветреный, с мелким ледяным дождем день в конце октября. Тоскливая трава на обочинах, жидкая грязь на дорогах и в полях. Дождь временами приостанавливается, и тогда с особою отчетливостью ощущается, как тяжелы и неторопливы тучи над Карской падью.

К сельскому погосту тянутся одинокие фигуры стариков и старух с батогами, в старых шубейках, идут люди помоложе, с зонтами, в клеенчатых плащах, — все либо с бумажными цветами, либо с пихтовыми ветками.

У могил, хоть и слякотно, сгребают листву, кое-где у подножия крестов и пирамидок в полиэтиленовых пакетах лежат яйца, пироги, кое-где устроены кратковременные шатры из зонтов, накидок и плащей.

Сидит за оградой старуха, с тихой улыбкой кормит воробьев, слетевшихся на могилы. Сидит семья: муж, жена, трое детей в пионерских галстуках — поминают деда, солдата Отечественной. Много слез здесь и много значительной душевной собранности.

* * *

У окна стоят Иван и Вовка. Иван поглядывает на небо и зябко ежится.

— Тяжелый день. Дмитровская суббота.

— А что такое дмитровская суббота?

— Родительский день, Вовка. Приходят на кладбище и поминают тех, кто в земле лежит.

— Как это — поминают?

— Приходят и говорят: «Мы вас не забыли, лежите спокойно».

— Кого не забыли?

— Уходят люди. Умирают от ран, от болезней. Там много солдат лежит, фронтовиков. Их и поминают.

— И мать будет поминать?

— Наверное. — Иван хмурится.

Вовка отходит от окна.

— Что-то скучно, Ваня, стало.

* * *

Татьяна открывает калитку у Александровой могилы, кладет на нее пихтовые ветки, протирает портретное стекло на пирамидке. Садится на лавочку в головах, смотрит на портрет. Кто-то до нее уже был здесь — на пирамидке укреплен новенький бумажный венок.