Страна поднимается - [57]

Самому Нупу тоже присвоили звание ударника, и он рассказал там во всеуслышание, как его деревня Конгхоа воюет с французом, выращивает рис, сплачивает свои ряды и крепит единство с соседями. А когда он закончил свой рассказ, собравшиеся на Съезд ударники подбежали к нему, подняли его на плечи и понесли по всему огромному дому. Вот радости-то было! Сам секретарь Провинциального комитета Партии встал и сказал: «Ну, французам и за сто лет не одолеть товарища Нупа и деревню Конгхоа!»

Земляки, слушавшие Нупа, обрадовались, повскакивали с мест.

— Верно! — кричали они. — Верно!

Старый Па обнял и расцеловал Нупа. Гип заиграл на своем торынге. А сестрица Зу запела, и все стали выкрикивать «е-е!.. е е!» в лад песне:

Мы — словно тысяча птиц,

Птицы драо и птицы линг,

Всюду у нас друзья,

Братья, поднимемся еще выше!..

Эхо разносило песню по горам. И грохот французских пушек не мог заглушить ее.

Закончив свой рассказ, Нуп велел зажечь костерок, заслонить его со всех сторон одеялами и сдвинуться потеснее. Потом развернул подарки и награды, полученные на Съезде, и показал землякам: фотографию дядюшки Хо — он с мотыгою на плече шел работать в поле; шелковый костюм дядюшки Хо; знамя с вышитыми на нем буквами; орден Воина первой степени и орден Сопротивления первой степени — это были награды Нупа; орден Воина первой степени и Почетная грамота от командования Народной армии Вьетнама — боевые награды деревни Конгхоа. И еще одна награда Нупа: за плечом у него висело новехонькое короткое ружье — карабин.

Люди отмыли руки дочиста — всем хотелось потрогать, подержать каждую вещь. Они не сводили глаз с дядюшки Хо, шагавшего в поле, разглядывали костюм с его плеча… Глядели, смотрели до полуночи, никак не могли наглядеться.

Тун пожирал глазами карабин. Нуп засмеялся и протянул его Туну — бери, на время, конечно. Назавтра пуля из этого карабина поразила насмерть вражеского солдата.

Три ночи подряд в Конгхоа проходили собрания. Народ услыхал о соревновании, и каждый пожелал в нем участвовать. Вот об этом-то соревновании судили и рядили целых три ночи. А потом еще четыре дня кряду француз пытался вклиниться между Конгхоа и Балангом. Партизаны заступили ему путь, дрались день и ночь и зажали его в кольцо — долго не мог француз пробиться ни вперед, ни назад. После этого сражения земляки всей деревней назвали Туна лучшим ударником боевого соревнования.

* * *

Удаляющийся рев самолета тонет в шелесте и гуле — это тысячи, десятки тысяч деревьев в лесу на горе Тьылэй ведут немолчный свой разговор. Край неба все еще объят пламенем: горит трава и тростник на холмах — француз забросал их зажигательными бомбами. Перестрелка умолкла. Француз бежал с поля боя.

Посреди ноля лежит на спине Туп. Глаза его закрыты, кажется, он крепко спит; рука его сжимает стебель молодой кукурузы. Со стебля свисает надломленный ветром початок, тонкие длинные волокна, выбившиеся из-под зеленой обертки початка, коричневыми прядями рассыпались по лбу Туна. При первом взгляде чудится, будто это волосы Тупа. На животе у пего, рядом с патронташем, видна не запекшаяся еще струйка крови.

Смерть настигла его здесь, на поле, на исходе тридцатого дня боев с карателями. Вокруг убитого стоят Нуп, Гип, Сип, сестрицы Зу, Мэй и Лам. Все молчат. Еще в полдень на их глазах Туп застрелил возле этого поля троих солдат. И вот он лежит здесь. Нуп глядит на него: он похож на спящего ребенка — набегался, притомился и спит. Нет, Нуп не верит, что Туи мертв.

Из губы Нупа, наверно давно уже, сочится кровь. Он садится и смахивает со лба Туна волоски кукурузы. Ах, как хочется, чтобы Туп открыл глаза. Глянуть бы еще разок в темно-карие эти глаза, точь-в-точь такие были в молодости и у Нупа. Но нет, глаза Тупа закрыты, и он никогда больше их не откроет. Нуп не в силах сдержать слезы. Он берет Туна за руку, а слезы все текут…

Гип, стерев ладонью слезы, спрашивает:

— Как же ночью-то, Нуп?.. Все состоится?

— Да, проведем, как намечали.

— А Туна когда похороним?

— Вечером.

На эту ночь назначено праздничное собрание — прием в Партию трех товарищей из Конгхоа, Са из Баланга и Кхипа из Дета.

Вдруг все расступаются. Идет старый Па. Он вел назад в деревню народ из укрытий. Когда старику сказали о смерти сына, ноги у него отказали, перестал слушаться язык; он застыл столбом посреди дороги, потом шагнул раз, другой и рухнул наземь. Когда он очнулся, партизаны привели его сюда.

На облысевшей голове дядюшки Па дыбятся редкие волосы. Глубоко запавшие глаза его красны. Нет, он не плачет. Он стоит и глядит на сына. Не может быть, это вовсе не Тун лежит здесь. Это он сам, старый Па, улегся на землю и сладко спит — умаялся, всю ночь таскал воду на поле…

…Потом уже, ночью, во время собрания, Нуп думает: а ведь нас теперь здесь девятеро, девять товарищей из бана — старых партийцев и новых. Земляки, вступающие в Партию, дают клятву, имя Туна у всех на устах.

Да, Туп погиб, но партячейка Нупа все равно выросла вдвое, а сильнее стала вчетверо.

* * *

После боев с карателями Нупа перевели на повое место: его назначили работать в уездный комитет. Уезд отозвал Са из Баланга и направил на учебу куда-то в предгорье. А в Баланг вместо него прислали нового товарища — брата Тхе. Партизанским отрядом Конгхоа теперь командовал Гип. Старого Па взяли работать в общинный комитет. Нуп редко когда выбирался в свою деревню. Сейчас он все больше связан был делами с Део, Демо и Конгзиангом, убеждал тамошний люд, чтоб оружие, полученное от француза, отдавали нашим бойцам. За два месяца он подыскал в Део верного человека, звали его Хэ До. С его помощью Нуп постепенно прибрал к рукам деревенского старосту. Каждую ночь он пробирался в Део и объяснял Хэ До, как сколотить партизанский отряд. А старосте растолковывал: лучше всего, мол, побросать французские ружья в ручей, пусть ржавчина их потравит; увидит француз: люди здешние с оружием обращаться не могут, перестанет всучивать им ружья и оставит в покое…