Сторона Германтов - [213]
— Вы с ним видитесь иногда? — спросил я у Сванна, имея в виду Сен-Лу.
— Нет, никогда. Он написал мне на днях, хотел, чтобы я попросил герцога де Муши и кое-кого еще проголосовать за него в Жокей-клубе, куда он, впрочем, прошел как по маслу.
— Несмотря на дело Дрейфуса!
— Об этом и речи не было. Впрочем, признаться, с тех пор как все это началось, я туда ни ногой.
Вошел герцог Германтский, а за ним и его жена, готовая к выходу, высокая, великолепная, в красном атласном платье с подолом, обшитым блестками. В волосах у нее красовалось большое пурпурное страусовое перо, а на плечи был наброшен тюлевый шарф того же цвета. «Как хорошо, что вы заказали себе шляпу с зеленой подкладкой, — заметила герцогиня, от которой ничто не ускользало. — Впрочем, у вас, Шарль, все прекрасно, и то, во что вы одеты, и то, что вы говорите, и что читаете, и что делаете». Однако Сванн, казалось, не слышал; он созерцал герцогиню, словно картину великого художника, а потом поймал ее взгляд и сложил губы в такую гримаску, словно говорил: «Черт меня побери!» Герцогиня рассмеялась. «Вам пришелся по вкусу мой туалет, я в восторге. Но признаюсь вам, мне самой он не слишком нравится, — уныло продолжала она. — Боже, какая скука одеваться и ехать куда-то, когда на самом деле так хочется остаться дома!»
— Какие великолепные рубины!
— Ах, милый мой Шарль, вы хотя бы знаете в этом толк, не то что эта скотина Монсерфейль, который спросил у меня, настоящие ли они. Признаться, я никогда не видела таких прекрасных рубинов. Это подарок великой княгини. На мой вкус, они великоваты, прямо бокалы бордо, полные до краев, но я их надела, потому что мы увидимся с великой княгиней у Мари-Жильбер, — добавила герцогиня Германтская, не догадываясь, что своими словами опровергает то, что сказал герцог.
— Что будет у принцессы? — спросил Сванн.
— Ничего особенного, — поспешно отозвался герцог, из вопроса Сванна заключивший, что его не пригласили.
— Что ты, Базен! Туда призваны все вассалы и вассалы всех вассалов. Будет ужасная давка. Собирается гроза, надеюсь, что тучи разойдутся, — добавила она, ласково глядя на Сванна, — ведь у них такие великолепные сады. Вы их знаете. Я там была в прошлом месяце, когда цвела сирень, такую красоту даже вообразить невозможно. А какой фонтан — настоящий Версаль в Париже.
— Что собой представляет принцесса? — спросил я.
— Но вы же ее видели здесь и сами знаете, что она хороша, как день, немного туповата, очень обходительна, несмотря на все свое немецкое высокомерие, великодушна и бестактна.
Сванн, с его тонкостью, понимал, что герцогиня демонстрирует «германтское остроумие», причем без особых усилий, а просто пересказывая собственные слова в менее изощренной форме, чем в первый раз. Но ему хотелось доказать герцогине, что ему понятно ее стремление быть забавной; притворяясь, будто это ей удалось, он улыбнулся натужной улыбкой, и от этой особой разновидности его лицемерия мне стало точно так же неловко, как когда-то, когда родители при мне говорили с г-ном Вентейлем об испорченности нравов в определенных кругах (хотя прекрасно знали, что куда более разнузданные нравы царят в Монжуване) или когда Легранден изощрялся в остроумии перед глупцами, щеголяя изысканными эпитетами и прекрасно зная, что богатая, шикарная, но необразованная публика его не поймет.
— Помилуйте, Ориана, что вы говорите, — возразил герцог Германтский. — Разве Мари глупа? Она все читала, она музицирует как ангел.
— Мой дорогой Базен, вы будто вчера на свет родились. Можно быть и начитанной, и музыкальной, и при этом слегка туповатой. Ну положим, я преувеличиваю, просто у нее туман в голове, она же у нас воплощение Гессен-Дармштадта, Священной Римской империи и вообще размазня. Просто меня бесит ее выговор. Впрочем, я признаю, что она милейшая чудачка. Взять хотя бы то, что она решилась спуститься со своего немецкого трона и запросто выйти замуж за обыкновенное частное лицо. И то сказать, уж она сделала выбор! Нет, правда, — обратилась она ко мне, — вы не знаете Жильбера! Он когда-то слег в постель, потому что я завезла карту госпоже Карно…
