Сто монет - [7]
— Это я понимаю, — спокойно ответил Аман. — Меня другое удивляет: ваше злорадство.
Молодой человек уже сделал шаг, чтобы обойти назойливого собеседника, как тот снова остановил его:
— Ты, сынок, на меня не сердись. Я ведь попросту, по-соседски. А соседям положено всякие вести сообщать — и добрые, и дурные. Я хотел как лучше…
— Спасибо, папаша…
— Да погоди ты! Второпях такие дела не делают. Наказ тебе хочу дать, — прижимая Амана животом к забору, упорствовал Гайип. — Когда поедешь домой, первым делом передай от меня Тойли Мергену большущий привет. А ещё скажи ему, — тут толстяк внезапно хихикнул, — пусть не печалится. Подумаешь, велика беда — выгнали! И без того пора на пенсию. Чего-чего, а белого амура, что в Каракумском канале плавает, на нашего брата хватит. Слава богу, ещё никто не запретил его ни ловить, ни продавать. Пусть в город переезжает — крыша-то над головой ведь есть, и не кибитка какая-нибудь, а прямо-таки дворец падишаха… Будем вместе на рыбалку ездить, уху варить. Что касается кубинского рома, то, к счастью, у нас его — хоть залейся… Словом, скучать не будем.
— Боюсь, что отец откажется от таких развлечений.
— А ты не бойся. Ты хоть и славный малый, хоть и инженер, а всё ещё дитя малое. Пойми, что если такой всадник с седла сковырнулся, ему уже больше на коня не влезть. Ты что думаешь, может, я по своей воле на пенсию вышел? Спровадили меня, дорогой товарищ, тоже спровадили…
— Не знаю, как там насчёт пенсии, а только вряд ли отец захочет с вами рыбу ловить…
Эти не слишком-то вежливые слова вырвались у Амана сами собой, но они-то и позволили ему ускользнуть от опешившего соседа. Впрочем, сквозь толстую, как копыто старого верблюда, кожу Гайли не проникали никакие обиды. Уже через мгновение до Амана донеслась ответная реплика, произнесённая не то чтобы злобно, а скорее даже ласково:
— Обязательно захочет. Ещё за счастье почтёт!
Хотя молодой инженер на протяжении всего разговора и держался с достоинством, всячески ограждая честь отца от пошлых намёков, завистливого соседа, но, честно говоря, дурная весть ошеломила его.
Аман никак не мог предвидеть такого исхода. Он слишком свыкся с мыслью о том, что его отец — человек, беззаветно преданный своему делу, совершенно чуждый всему, что связано с личной выгодой, на редкость справедливый и бескорыстный, способен преодолеть любую трудность. Ему действительно казалось, что должность председателя закреплена за его отцом пожизненно. И вдруг такое дело…
«Вероятно, отцу сейчас очень тяжело, — думал Аман, торопливо шагая в направлении автобазы. — Да и как может быть иначе? В один миг перечёркнута репутация, которая создавалась на протяжении целых восемнадцати лет. И все эти годы — самоотверженный труд изо дня в день. С тех пор, как я себя помню, не было случая, чтобы мы дома видели, когда отец ложится и когда встаёт, словно сон для него что-то запретное. И ведь не зря всё это. Благодаря стараниям отца отсталый, полуразвалившийся колхоз очень скоро вышел в передовые и вот уже сколько лет является гордостью республики… Такому человеку мало памятник при жизни поставить!.. Есть ли после этого справедливость?.. Хватит ли у отца душевных сил, чтобы выдержать такую передрягу?.. Ведь он — человек гордый и непреклонный…»
Когда Аман подходил к автобазе, из ворот выехал огромный самосвал и с шипеньем затормозил возле него. Курчавый смуглый паренёк, улыбаясь, выглянул из кабины:
— Доброе утро, инженер!
— Здравствуй, Джума! Ну, как дела?
— Да вот, сами видите. Ночку не поспали, зато ремонт закончили.
— Молодцы! Куда направляешься?
— За канал. Дамбу насыпать.
— И Бяшим тоже?
— Его тоже туда послали.
— Присматривайте там за ним. Говорят, его опять в шашлычной видели в рабочее время. Если он снова напьётся — весь коллектив опозорит. Парень он способный, а ведёт себя…
— Не беспокойтесь. Он теперь, кроме зелёного чая, ни на какую жидкость не глядит.
— Если бы… Ну, желаю успеха.
Во дворе автобазы всё сотрясалось от рёва моторов. Водители с путёвками в руках торопливо выходили из конторы и привычно вскакивали в кабины. В разных концах энергично хлопали дверцы, и тяжёлые машины одна за другой выползали за ворота. Пересекая двор, Аман то и дело приветственно помахивал шофёрам и механикам, славным загорелым парням, с которыми последний год ему довелось работать бок о бок.
Перешагнув порог конторы, он, не заходя к себе, направился прямо к директору, благо для главного инженера двери директорского кабинета были открыты в любое время. Но на этот раз, едва он вошёл в приёмную и поздоровался с секретаршей, как эта пожилая женщина торопливо встала из-за машины.
— Придётся обождать, сынок, — остановила она его.
— Разве директор ещё не пришёл? — удивился Аман.
— Прийти-то он пришёл и, как всегда, раньше нас всех… — словно оправдываясь, объясняла секретарша. — Ты уж не обессудь, но только мне приказано никого не пускать. Никогошеньки…
— Надеюсь, это ко мне не относится?
— Нет, и к тебе тоже. Если у тебя не горит, подожди немного. Посиди, покури, а там, глядишь, директор и освободится.
Озадаченный таким приёмом, Аман растерянно топтался на месте.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.