Стихотворения. Поэмы - [9]

1940

25 июня 1939 года *

И страшно умереть, и жаль оставить

Всю шушеру пленительную эту,

Всю чепуху, столь милую поэту,

Которую не удалось прославить.

Я так любил домой прийти к рассвету

И в полчаса все вещи переставить,

Еще любил я белый подоконник,

Цветок и воду, и стакан граненый,

И небосвод голубизны зеленой,

И то, что я – поэт и беззаконник.

А если был июнь и день рожденья,

Боготоворил я праздник суетливый,

Стихи друзей и женщин поздравленья,

Хрустальный смех и звон стекла счастливый,

И завиток волос неповторимый,

И этот поцелуй неотвратимый.

Расставлено все в доме по-другому,

Июнь пришел, я не томлюсь по дому,

В котором жизнь меня терпенью учит,

И кровь моя мутится в день рожденья,

И тайная меня тревога мучит, —

Что сделал я с высокою судьбою,

О боже мой, что сделал я с собою!

1940

«Стол накрыт на шестерых…» *

Меловой да соляной

Твой Славянск родной,

Надоело быть одной —

Посиди со мной…

Стол накрыт на шестерых,

Розы да хрусталь,

А среди гостей моих

Горе да печаль.

И со мною мой отец,

И со мною брат.

Час проходит. Наконец

У дверей стучат.

Как двенадцать лет назад,

Холодна рука,

И немодные шумят

Синие шелка.

И вино звенит из тьмы,

И поет стекло:

«Как тебя любили мы,

Сколько лет прошло!»

Улыбнется мне отец,

Брат нальет вина,

Даст мне руку без колец,

Скажет мне она:

– Каблучки мои в пыли,

Выцвела коса,

И поют из-под земли

Наши голоса.

1940

Ялик *

Что ты бредишь, глазной хрусталик?

Хоть бы сам себя поберег.

Не качается лодочка-ялик,

Не взлетает птица-нырок.

Камыши полосы прибрежной

Достаются на краткий срок.

Что ты бродишь, неосторожный,

Вдалеке от больших дорог?

Все, что свято, все, что крылато,

Все, что пело мне: «Добрый путь!» —

Меркнет в желтом огне заката.

Как ты смел туда заглянуть?

Там ребенок пел загорелый,

Не хотел возвращаться домой,

И качался ялик твой белый

С голубым флажком над кормой.

1940

«Пес дворовый с улицы глядит в окошко…» *

Пес дворовый с улицы глядит в окошко, —

Ну и холод, ветер поземный, холод лютый!

Дома печки натоплены, мурлычет кошка,

Хорошо нам дома: сыты, одеты и обуты.

Меху-то сколько, платков оренбургских, чулок да

                                                         шалей, —

Понапряли верблюжьего пуху, навязали фуфаек,

Посидели возле печки, чаю попили, друг другу сказали:

– Вот оно как ведется в декабре у хозяек! —

Подумали, пса позвали: – Оставайся на́ ночь,

Худо в тридцать градусов – неодету, необуту.

С кошкой не ссорься, грейся у печки, Барбос Полканыч:

В будке твоей собачьей хвост отморозишь в одну минуту.

1940

Близость войны *

Кто может умереть – умрет,

Кто выживет – бессмертен будет,

Пойдет греметь из рода в род,

Его и правнук не осудит.

На предпоследнюю войну

Бок о бок с новыми друзьями

Пойду в чужую сторону.

Да будет память близких с нами!

Счастливец, кто переживет

Друзей и подвиг свой военный,

Залечит раны и пойдет

В последний бой со всей вселенной.

И слава будет не слова,

А свет для всех, но только проще,

И эта жизнь – плакун-трава

Пред той широкошумной рощей.

1940

«С утра я тебя дожидался вчера…» *

С утра я тебя дожидался вчера,

Они догадались, что ты не придешь,

Ты помнишь, какая погода была?

Как в праздник! И я выходил без пальто.

Сегодня пришла, и устроили нам

Какой-то особенно пасмурный день,

И дождь, и особенно поздний час,

И капли бегут по холодным ветвям.

Ни словом унять, ни платком утереть…

2 января 1941

Марине Цветаевой *

Все наяву связалось – воздух самый

Вокруг тебя до самых звезд твоих,

И поясок, и каждый твой упрямый

Упругий шаг, и угловатый стих.

Ты – не отпущенная на поруки,

Вольна гореть и расточать вольна,

Подумай только: не было разлуки,

Смыкаются, как воды, времена.

На радость – руку, на печаль, на годы!

Смеженных крыл не размыкай опять:

Тебе подвластны гибельные воды,

Не надо снова их разъединять.

16 марта 1941

«Русь моя, Россия, дом, земля и матерь…» *

Кони ржут за Сулою…

«Слово о полку Игореве»

Русь моя, Россия, дом, земля и матерь!

Ты для новобрачного – свадебная скатерть,

Для младенца – колыбель, для юного – хмель,

Для скитальца – посох, пристань и постель,

Для пахаря – поле, для рыбаря – море,

Для друга – надежда, для недруга – горе,

Для кормщика – парус, для воина – меч,

Для книжника – книга, для пророка – речь,

Для молотобойца – молот и сила,

Для живых – отцовский кров, для мертвых – могила,

Для сердца сыновьего – негасимый свет.

Нет тебя прекрасней и желанней нет.

Разве даром уголь твоего глагола

Рдяным жаром вспыхнул под пятой монгола?

Разве горький Игорь, смертью смерть поправ,

Твой не красил кровью бебряный рукав?

Разве киноварный плащ с плеча Рублева

На ветру широком не полощет снова?

Как душе – дыханье, руке – рукоять.

Хоть бы в пропасть кинуться – тебя отстоять.

1941, 1944

Памяти Марины Цветаевой *

I. «Где твоя волна гремучая…»

Где твоя волна гремучая,

Душный, черный, морской прибой, —

Ты, крылатая, звезда падучая,

Что ты сделала с собой?

Как светилась ты, милостивица,

Все раздаривая на пути.

Встать бы, крикнуть бы, воспротивиться,

Подхватить бы да унести —

Не удержишь – и поздно каяться:

Задыхаясь, идешь ко дну.

– Так жемчужина опускается

В заповедную глубину.

Сентябрь 1941

II. «Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина…»

Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина,

Поешь, Марина, мне, крылом грозишь, Марина,

Как трубы ангелов над городом поют,