Стихотворения - [167]
1. Бри… страсбургский пирог. «Бри!» — реплика из пьесы А. А. Блока «Незнакомка»; «страсбургский пирог» — очевидно, из «Евгения Онегина», гл. 1, стр. XVI.
2. Тебя зовут Геката и т. д. Греч, богиня мрака, ночных видений и чародейства покровительствовала также пастушеству (впрочем, у слова Пастух есть и еще одна ассоциация — с загадкой: «Поле не мерено, овцы не считаны, пастух рогат», т. е. небо, звезды, луна), черный петух связан с Гекатой как с хтоническим божеством, которому мог приноситься в жертву. В то же время ст-ние может читаться как изображение мистического ритуала «тайгерм» из романа «Ангел западного окна» (Майринк. С. 80–85; ср.: СиМ. С. 171–172; указание на опечатку в ст. 27 в СиМ сделано неверно).
6. В ст-нии использован блатной жаргон: шпалер — пистолет, коя] — сутенер.
8. Ст. 11;-12 имеют в виду ст-ние А. Рембо «Искательницы вшей».
9. В черновом автографе между ст. 8 и 9 был еще один: «Тогда хотел, а нынче не хочу», между ст. 11 и 12: «От двадцати до двадцати пяти», ст. 15 был дописан до конца: «Как молоко кипел».
10. В черновом автографе ст. 48 первоначально читался: «Нептун уж космы пробором чешет».
Лазарь>*
Беловой автограф без посвящ. с датой: август 1928 — РГАЛИ. Черновой автограф — РГАЛИ. См.: «Начал писать „Лазаря“ ни с того, ни с сего» (Дневник, 8 января 1928). В списке РТ-2 «Лазарь» назван в январе, феврале и марте 1928 г. (далее список не продолжен). Покровский Корнилий Павлович (1891–1938) познакомился с Кузминым еще в 1907 г. (см.: СиМ. С. 106–115), будучи учеником Тенишевского училища. После довольно тесного общения они с Кузминым разошлись и возобновили знакомство, по всей видимости, лишь в 1920-е гг., когда Покровский вошел в круг друзей семьи Радловых. 11 июня 1926 г. Кузмин записал в Девнике: «Она <А. Д. Радлова> разводится с Серг<еем> Эрн<естовичем> и выходит за Покровского». Покончил с собой: «… повесился в Москве, когда Анна была в Сочи с Сережей» (Кузмин и русская культура. С. 249 / Публ. Г. А. Морева). См. также: Кузмин М. Дневник 1934 года. СПб., 1998 (по указателю). Сюжет цикла основан на евангельском рассказе о воскрешении Лазаря (Ин., гл. 11). Вилли отождествлен с Лазарем, его сестры: Мицци и Марта — с евангельскими Марфой и Марией, сестрами Лазаря. А. В. Лавров и Р. Д. Тименчик высказали предположение, что сюжет цикла восходит к роману в стихах Р. Браунинга «Кольцо и книга» (1869).
1. Припадочно заколотился джаз. Кузмин был на концерте американского джаза в 1926 г. См его рец.: Негры // «Красная газета». Веч. вып. 1926, 10 мая. Четыре чувства — осязание у Слепорожденного, зрение у Хозяйки, слух у Шкета и обоняние у ищейки, за которую говорит в суде Сыщик. Четырехдневный Лазарь! См.: «Сестра умершего, Марфа, говорит ему: Господи! уже смердит: ибо четыре дня, как он во гробе» (Ин. 11, 39). «Fur dich!..» — песня из одноименного берлинского ревю. По воспоминаниям О. НАрбениной, нравилась Кузмину (Лица: Биографический альманах. Вып. 1. С. 267).
3. Марта сбилася с ног… Мицци — та не хозяйка. Имеются в виду традиционные евангельские функции Марфы и Марии (см. примеч. 193–199, 7)…сидела у ног. См.: «Здесь женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой; у ней была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его» (Лк. 10, 38–39).
4 Блэк-беттом (в черновом автографе — bleak-buttom; правильно — black bottom) — американский танец двадцатых годов.
5 Бандерта (в тексте неверно: «бондарша»; исправлено по смыслу) — содержательница публичного дома. Эммануил Прошке. Ср.: «Се, Дева во чреве примет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил, что значит: с нами Бог» (Мф. 1, 23).
7. Шуцман — полицейский (нем.). Открыла гарнированный я дом — т. е. меблированный дом. «К Максиму еду я» — слова из оперетты Ф. Легара «Веселая вдова».
9. Ст. 17 исправлен по беловому автографу (в тексте книги: «Нас человека три. В поле, за город»).
Стихотворения, не вошедшие в прижизненные сборники>*
В данном разделе представлены далеко не все известные составителю ст-ния Кузмина, не включавшиеся им в состав прижизненных поэтических сборников. При выборе предпочтение отдавалось произведениям, представляющим малоисследованные периоды творчества Кузмина (прежде всего — ранние годы), ст-ниям, определяющим поворотные пункты в идейном и творческом развитии поэта, не опубликованным вообще или опубликованным в малодоступных современному русскому читателю изданиях и, наконец, опубликованным с неточностями.
«Лодка тихо скользила по глади зеркальной…»>*
ССт, в тексте статьи Дж. Малмстада. Печ. по автографу в письме к Г. В. Чичерину от 13 января 1897 г., сопровожденному словами: «Посылаю тебе следующее стихотворение без отношения к музыке (хотя оно очень годится для таковой, мне кажется)» (РНБ, арх. Г. В. Чичерина). 18 января Чичерин отвечал: «В новом стихотворении мне очень нравится общее настроение, и лениво усталый ритм, и много отдельных образов, но в общем оно менее самобытно, чем „Смуглый и бледный“ или „Бледные розы“» (РГАЛИ; последнее ст-ние, датированное апрелем 1 895 г., недавно републиковано П. В. Дмитриевым // НЛО. 1993. № 3. С. 156). Ответ Кузмина на разбор Чичерина — в письме от 24 января 1897 г. (ССт. С. 36).
Повесть "Крылья" стала для поэта, прозаика и переводчика Михаила Кузмина дебютом, сразу же обрела скандальную известность и до сих пор является едва ли не единственным классическим текстом русской литературы на тему гомосексуальной любви."Крылья" — "чудесные", по мнению поэта Александра Блока, некоторые сочли "отвратительной", "тошнотворной" и "патологической порнографией". За последнее десятилетие "Крылья" издаются всего лишь в третий раз. Первые издания разошлись мгновенно.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.
Жизнь и судьба одного из замечательнейших полководцев и государственных деятелей древности служила сюжетом многих повествований. На славянской почве существовала «Александрия» – переведенный в XIII в. с греческого роман о жизни и подвигах Александра. Биографическая канва дополняется многочисленными легендарными и фантастическими деталями, начиная от самого рождения Александра. Большое место, например, занимает описание неведомых земель, открываемых Александром, с их фантастическими обитателями. Отзвуки этих легенд находим и в повествовании Кузмина.
Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая». Вместе с тем само по себе яркое, солнечное, жизнеутверждающее творчество М. Кузмина, как и вся литература начала века, не свободно от болезненных черт времени: эстетизма, маньеризма, стилизаторства.«Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» – первая книга из замышляемой Кузминым (но не осуществленной) серии занимательных жизнеописаний «Новый Плутарх».
Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872–1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая».«Путешествия сэра Джона Фирфакса» – как и более раннее произведение «Приключения Эме Лебефа» – написаны в традициях европейского «плутовского романа». Критика всегда отмечала фабульность, антипсихологизм и «двумерность» персонажей его прозаических произведений, и к названным романам это относится более всего.
Творчество В.Г. Шершеневича (1893–1942) представляет собой одну из вершин русской лирики XX века. Он писал стихи, следуя эстетическим принципам самых различных литературных направлений: символизма, эгофутуризма, кубофутуризма, имажинизма. В настоящем издании представлены избранные стихотворения и поэмы Вадима Шершеневича — как вошедшие в его основные книги, так и не напечатанные при жизни поэта. Публикуются фрагментарно ранние книги, а также поэмы. В полном составе печатаются книги, представляющие наиболее зрелый период творчества Шершеневича — «Лошадь как лошадь», «Итак итог», отдельные издания драматических произведений «Быстрь» и «Вечный жид».
«… Мережковский-поэт неотделим от Мережковского-критика и мыслителя. Его романы, драмы, стихи говорят о том же, о чем его исследования, статьи и фельетоны. „Символы“ развивают мысли „Вечных Спутников“, „Юлиан“ и „Леонардо“ воплощают в образах идеи книги о „Толстом и Достоевском“, „Павел“ и „Александр I и декабристы“ дают предпосылки к тем выводам, которые изложены Мережковским на столбцах „Речи“ и „Русского Слова“. Поэзия Мережковского – не ряд разрозненных стихотворений, подсказанных случайностями жизни, каковы, напр., стихи его сверстника, настоящего, прирожденного поэта, К.
Книга представляет собой самое полное из изданных до сих пор собрание стихотворений поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны. Она содержит произведения более шестидесяти авторов, при этом многие из них прежде никогда не включались в подобные антологии. Антология объединяет поэтов, погибших в первые дни войны и накануне победы, в ленинградской блокаде и во вражеском застенке. Многие из них не были и не собирались становиться профессиональными поэтами, но и их порой неумелые голоса становятся неотъемлемой частью трагического и яркого хора поколения, почти поголовно уничтоженного войной.
Александр Галич — это целая эпоха, короткая и трагическая эпоха прозрения и сопротивления советской интеллигенции 1960—1970-х гг. Разошедшиеся в сотнях тысяч копий магнитофонные записи песен Галича по силе своего воздействия, по своему значению для культурного сознания этих лет, для мучительного «взросления» нескольких поколений и осознания ими современности и истории могут быть сопоставлены с произведениями А. Солженицына, Ю. Трифонова, Н. Мандельштам. Подготовленное другом и соратником поэта практически полное собрание стихотворений Галича позволяет лучше понять то место в истории русской литературы XX века, которое занимает этот необычный поэт, вместе с В.