Стихотворения - [165]
1. Костер. Л., 1927, без подзаг. Первоначальное загл. — «Зверинец». Natura naturans et natura naturata. Вероятнее всего, название восходит к теории Б. Спинозы, где natura naturans — природа созидающая (т. е. Бог), a natura naturata — та природа, которая Им создается. Ср. также загл. книги А. М. Добролюбова (СПб., 1895).
2. Там же, под загл. «Первая выноска». Вестник, ловкий Бог, — идол беременных жен (как бог плодородия) — различные представления бога Гермеса. Ганимед был похищен Зевсом, принявшим облик орла.
3. Бестолковый спутник Лева — возможно, Л. Раков (см. преамбулу к кн. «Новый Гуль», с. 77 1). Большакова Гали Иосифовна (1892–1949) — балерина. Будто прав мосье Вольтер. Возможно, отсылка к ст-нию А. С. Пушкина «Сновидение» (пер. из Вольтера). Незачем портрету Вылезать живьем из рамок. Ср. повесть Н. В. Гоголя «Портрет».
4. В черновом автографе представляют интерес ранние вар. ст. 7: «Зайду в моленну» (далее строка не продолжена), ст. 2627: «Ложись удобней, никому уж не отдам. Последний грех мы делим пополам». По словам друга Кузмина переводчика И. А. Лихачева, связано с романом Н. А. Клюева и С. А. Есенина (ССт. С. 695). Однако, как предположил В. В. Нехотин, источником текста может служить фрагмент главы «Первая гарь» из труда историка И. Филиппова «История Выговской старообрядческой пустыни» (СПб., 1862. С. 66). См.: Нехотин В. В. Из реального комментария к стихотворениям М. А. Кузмина // De Visu. 1994 № 1/2. С. 6869. Кому скажу свою печаль? Ср. начало духовного стиха «Плач Иосифа»: «Кому повем печаль мою, Кого призову к рыданию» (Бессонов. С. 204). Клепало — металлическая полоса, служившая в старообрядческих скитах заменой колоколу. Конопатка — пакля. Как два отрока в печи. См. примеч. 434.
6. Костер. Л., 1927, под загл. «Темные улицы рождают темные мысли». В черновом автографе ст. 4–7 первоначально читались:
Согласно разысканиям исследователей, в основу сюжета ст-ния легла история загадочной гибели балерины Лидии Ивановой (1903–1924). 17 июня 1924 г. Кузмин записал в Дневнике: «Вчера утонула Лидия Иванова, каталась с какими-то ком<мунистическими> мальчишками, вроде Сережи Папаригоп<уло>». Впоследствии Кузмин подружился с ее отцом (впрочем, есть вероятность, что он был гимназическим приятелем Кузмина, с которым связь долгое время не поддерживалась). Приведем запись от 6 марта 1926 г.: «Вызвали Сандру <неустановленное лицо> Она и едет в Персию. Они говорили как заговорщики. Она подруга Вырубовой, пишет дневник, который выкрал Семенов <вероятно, бывший председатель петроградской ЧК>, она, в свою очередь, выкрала у него и переписала. Хранится где-то на 11-й линии. Переводится на англ<ийский> язык. Иванов делает вставки насчет Спесивцевой и думает, что это будет важный документ. За ним, по его мнению, следят. Вообще тайн масса». По слухам того времени, Иванова могла быть убита сотрудниками ГПУ, то ли по наущению О. А. Спесивцевой, завидовавшей новой звезде, то ли как случайно узнавшая некую тайну. Подробнее см.: Malmstad John E. The Mystery of Inquity: Kuzmin's «Temnye ulitsy rozhdajut temnye mysli» // «Slavic Review». 1 975. Vol. 34. № 1; Шмаков Г. Загадка Лидочки Ивановой // «Русская мысль». 1986, 13 июня; Морев Г. А. [Комм, к ст-нию «Воздушную и водяную гладь…»] // Кузмин и русская культура. С. 176–177; У балтийской воды // «Московский наблюдатель». 1991. № 3. С. 50–64. Имагинация (воображение) — термин, восходящий к средневековым доктринам, однако в начале XX века воспринимавшийся в антропософской триаде: инспирация — имагинация — интуиция. Висит таинственный знакомый знак. Ср. запись о С. Г. Спасской: «Над постелью Софьи Гитмановны знак Розенкрейцеров. Вот оно что!» (Дневник, 9 мая 1926).
7. Есть у меня вещица. По предположению А. Д. Синявского, это — «хрустальная или стеклянная пирамидка, многогранник или кубик с картинкой, стоявший у него <Кузмина> на столе. <…> Поворачивая этот „кристалл“, можно было созерцать различные преломления в его гранях наклеенной снизу картинки и окружающего мира» («Синтаксис». 1987. № 20. С. 69). А. С. Кушнер высказал догадку, что вещица — граммофонная пластинка («Новый мир». 1989. № 10. С. 266–267). Ср., однако, в оперетте Кузмина «Забава дев» первоначальный вар. песни одной из султанш, Кандакши, называвшийся «Песня о вещице»:
(ГЛМ; в том же экземпляре название изменено на «Песня тайне» и внесены некоторые текстуальные изменения; впервые в печати указано П. В. Дмитриевым // НЛО. 1993. № 3. С. 340; ср. также комм. А. Г. Тимофеева // Арена. С. 453–454). 8. Костер. Л., 1927.
Северный веер>*
Цикл построен по принципу веера, состоящего из семи створок, видимо, сделанных из слоновой кости и страусовых перьев. Беловой автограф — РГАЛИ. По списку РТ-2 — сентябрь 1925. Ср. справедливое указание в ст.: Дмитриев П. В. Журнал «Веер» [1911. № 1] (НЛО. 1993. № 3) на возможные ассоциации цикла Кузмина с этим эфемерным журналом.
Повесть "Крылья" стала для поэта, прозаика и переводчика Михаила Кузмина дебютом, сразу же обрела скандальную известность и до сих пор является едва ли не единственным классическим текстом русской литературы на тему гомосексуальной любви."Крылья" — "чудесные", по мнению поэта Александра Блока, некоторые сочли "отвратительной", "тошнотворной" и "патологической порнографией". За последнее десятилетие "Крылья" издаются всего лишь в третий раз. Первые издания разошлись мгновенно.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.
Жизнь и судьба одного из замечательнейших полководцев и государственных деятелей древности служила сюжетом многих повествований. На славянской почве существовала «Александрия» – переведенный в XIII в. с греческого роман о жизни и подвигах Александра. Биографическая канва дополняется многочисленными легендарными и фантастическими деталями, начиная от самого рождения Александра. Большое место, например, занимает описание неведомых земель, открываемых Александром, с их фантастическими обитателями. Отзвуки этих легенд находим и в повествовании Кузмина.
Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая». Вместе с тем само по себе яркое, солнечное, жизнеутверждающее творчество М. Кузмина, как и вся литература начала века, не свободно от болезненных черт времени: эстетизма, маньеризма, стилизаторства.«Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» – первая книга из замышляемой Кузминым (но не осуществленной) серии занимательных жизнеописаний «Новый Плутарх».
Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872–1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая».«Путешествия сэра Джона Фирфакса» – как и более раннее произведение «Приключения Эме Лебефа» – написаны в традициях европейского «плутовского романа». Критика всегда отмечала фабульность, антипсихологизм и «двумерность» персонажей его прозаических произведений, и к названным романам это относится более всего.
Творчество В.Г. Шершеневича (1893–1942) представляет собой одну из вершин русской лирики XX века. Он писал стихи, следуя эстетическим принципам самых различных литературных направлений: символизма, эгофутуризма, кубофутуризма, имажинизма. В настоящем издании представлены избранные стихотворения и поэмы Вадима Шершеневича — как вошедшие в его основные книги, так и не напечатанные при жизни поэта. Публикуются фрагментарно ранние книги, а также поэмы. В полном составе печатаются книги, представляющие наиболее зрелый период творчества Шершеневича — «Лошадь как лошадь», «Итак итог», отдельные издания драматических произведений «Быстрь» и «Вечный жид».
«… Мережковский-поэт неотделим от Мережковского-критика и мыслителя. Его романы, драмы, стихи говорят о том же, о чем его исследования, статьи и фельетоны. „Символы“ развивают мысли „Вечных Спутников“, „Юлиан“ и „Леонардо“ воплощают в образах идеи книги о „Толстом и Достоевском“, „Павел“ и „Александр I и декабристы“ дают предпосылки к тем выводам, которые изложены Мережковским на столбцах „Речи“ и „Русского Слова“. Поэзия Мережковского – не ряд разрозненных стихотворений, подсказанных случайностями жизни, каковы, напр., стихи его сверстника, настоящего, прирожденного поэта, К.
Книга представляет собой самое полное из изданных до сих пор собрание стихотворений поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны. Она содержит произведения более шестидесяти авторов, при этом многие из них прежде никогда не включались в подобные антологии. Антология объединяет поэтов, погибших в первые дни войны и накануне победы, в ленинградской блокаде и во вражеском застенке. Многие из них не были и не собирались становиться профессиональными поэтами, но и их порой неумелые голоса становятся неотъемлемой частью трагического и яркого хора поколения, почти поголовно уничтоженного войной.
Александр Галич — это целая эпоха, короткая и трагическая эпоха прозрения и сопротивления советской интеллигенции 1960—1970-х гг. Разошедшиеся в сотнях тысяч копий магнитофонные записи песен Галича по силе своего воздействия, по своему значению для культурного сознания этих лет, для мучительного «взросления» нескольких поколений и осознания ими современности и истории могут быть сопоставлены с произведениями А. Солженицына, Ю. Трифонова, Н. Мандельштам. Подготовленное другом и соратником поэта практически полное собрание стихотворений Галича позволяет лучше понять то место в истории русской литературы XX века, которое занимает этот необычный поэт, вместе с В.